И. Инишев
В нижеследующем я предлагаю в качестве общего введения в тему первого тематического раздела первого модуля схематичное изложение своей трактовки понятий “метафизика” и “постметафизическое мышление”. Приветствуются встречные тезисы с Вашей стороны, которые мы могли бы обсудить как на августовской сесссии, так и на форуме сайта.
Метафизика, постметафизическое мышление и философская проблематика действия и языка
Пожалуй, Хабермас был первым, кто попытался использовать эпитет «постметафизический» для категориального и, следовательно, категоричного разграничения современного и традиционного, т.е. «метафизического» мышления. В своей статье 1987 г., опубликованной сначала в Neue Z?rcher Zeitung и затем перепечатанной в составе сборника его философских статей «Постметафизическое мышление», он перечисляет «четыре философских движения», репрезентирующих «мотивы современного мышления». Помимо аналитической философии, западного марксизма и структурализма упоминается и феноменология. Мотивы, о которых шла речь – это постметафизическое мышление, лингвистический поворот, ситуирование разума и преодоление логоцентризма, или инверсия традиционного доминирования теории над практикой.[Habermas J. Nachmetaphysisches Denken. Frankfurt/M.: Suhrkamp, 1988. S. 14.] Как можно видеть, в этой статье постметафизическое мышление не синоним, а лишь один из компонентов «современного мышления». Однако впоследствии, в другой – программной – работе, публикованной в том же сборнике, он скорректировал эту «таксономическую ошибку». Отныне постметафизическое мышление выступает в роли синонима современного философского мышления как такового и помимо лингвистического поворота и ситуирования разума, ранее уже упоминавшихся, включает в себя еще два компонента: процессуальную рациональность, или фаллибилизм, и дефляцию не-повседневного, под которой следует понимать известную его тривиализацию и функционализацию.
Несмотря на то, что «постметафизическое мышление» имеет ряд воплощений, оно, тем не менее, представляет собой скорее нормативное и проективное, нежели дескриптивное понятие. Хабермас подчеркивает, что речь идет не столько о чертах, сколько о мотивах современного мышления. Как следствие, идея «постметафизического мышления» обретает полемический или даже «агональный» характер. Это обстоятельство находит свое выражение также и в том, что отдельные реализации идеи постметафизического способны претендовать на внесение разноплановых и разномасштабных корректур в саму первоначальную идею.
Всякие рассуждения о метафизике и ее антиподе и приемнике – постметафизическом мышлении – предполагают нечто вроде фонового и согласия или хотя бы минимальной степени ясности относительно употребления этих понятий. В нижеследующем я вкратце изложу свое понимание этих терминов в форме ответов на следующие вопросы: что понимается под метафизикой? В чем негативность метафизичности? В каком смысле она преодолевается или может преодолеваться постметафизическим мышлением?
1. Что именно понимается под «метафизикой» и чем мотивирована ее критика?
При ответе на этот вопрос, пожалуй, будет полезным прибегнуть к кратким историческим размышлениям, поскольку значение выражения «метафизика», как известно, больше связано с историей его употребления, нежели с семантикой слова. «Метафизика», с точки зрения своего происхождения и своей истории, понятие «переходное» и «кризисное». Оно – по сути, в одно и то же время – заключает в себе как позитивные, так и негативные коннотации. Будучи первым обозначением философии, оно индицирует присущее этой последней постоянное «преодоление себя». Как известно, это понятие возникло как технический термин, который не столько выражал собой преодоление какого-то прежнего «дефицитного» состояния, сколько констатировал известное затруднение, возникшее при классификации трудов Аристотеля. О «метафизике» говорилось по большей части тогда, когда она находилась в состоянии кризиса, когда ее пытались скорректировать или вовсе отбросить. Попытки позитивного определения «метафизики» всегда предпринимались на «альтернативном» фоне. Они всегда опирались на что-то, что рассматривалось как «неметафизическое». Другими словами, «метафизическое» и, условно говоря, «неметафизическое» – взаимосвязанные понятия.
Примечательно, что попытки позитивного определения метафизики зачастую осуществлялись как ее критика. Я имею в виду, прежде всего, Юма и, конечно же, Канта. Оба специфицировали (и одновременно критиковали) метафизику на фоне чего-то позитивного, если и не анти-, то определенно неметафизического. Этим фоном для обоих служило математическое естествознание. Соответственно, метафизика – это такой тип знания, который не отвечает критериям научности, задаваемым математикой и основывающимся на ней естествознанием.
Таким образом, их обоих объединяет гносеологическая перспектива критики/определения метафизики. Различие между ними в этом вопросе состоит в негативной (в случае Юма) и позитивной (в случае Канта) стратегии критики. Негативная стратегия отказывает метафизике вообще в праве на существование. Позитивная стратегия ее трансформирует, реализуя потенциал, который в известной степени заложен в самой метафизике.
Гносеологическая постановка вопроса применительно к метафизике – лишь первый этап в ряду многих. При этом различие негативной и позитивной стратегий является сквозным и парадигматическим для всей последующей истории контроверзы «метафизическая философия – неметафизическое мышление». К примеру, в последние десятилетия это различие воплощено в постметафизических проектах Хабермаса и Хайдеггера. Если Хабермас, подобно Юму, стремится к упразднению философского универсализма посредством утверждения естественнонаучного идеала «процессуальной рациональности», то Хайдеггер рассматривает свою «герменевтику фактичности» как радикально онтологический, т.е. специфически философский, проект.
За гносеологическим этапом последовали и другие. Например, натурфилософский, открывший историческое измерение трансцендентальной субъективности (Шеллинг, Гегель). Затем антропологический (Ницше, Фейербах, Маркс, Фрейд), в рамках которого было поставлено под вопрос понятие самосознания. А также герменевтический (Хайдеггер, Гадамер) и коммуникативно-лингвистический (постаналитическая философия языка, герменевтика, языковая прагматика) этапы, сделавшие темой философских исследований мирораскрывающий потенциал повседневной речи.
Кумулятивный эффект всех этих этапов состоял в том, что метафизический способ мышления приобрел соответствующую «фундированность». Вследствие этого многообразного и многомерного «фундирования» сформировались и очертания альтернативного, эксплицитно эту фундированность принимающего, способа мыслить. При этом гносеологическая перспектива определения, соответственно, критики метафизики и по сей день остается основополагающей для обеих стратегий. Однако в различных смыслах. Если для позитивной стратегии она является, прежде всего, историческим «истоком», то для негативной стратегии, напротив, она играет роль актуального масштаба и ориентира. Таким образом, главное отличие негативной стратегии от стратегии позитивной, с нашей точки зрения, заключается в том, что она отрицает, игнорирует или недооценивает значимость других – помимо гносеологического – этапов критики/определения/фундирования метафизики. Вернее, гносеологический скептицизм, характерный для «негативной» стратегии, приводит к тому, что в данном случае речь идет не столько о содержательно наполненной постметафизической философии, сколько о формальной постметафизической установке.
Для формальной постметафизической установки содержательно ориентированная постметафизическая философия, разумеется, всегда под подозрением в «метафизичности», подразумевающей ныне помимо «стандартного набора» гносеологических огрехов классической философии наличие идеологических и социально-политических следствий и импликаций. Постметафизическая философия отвечает взаимностью, упрекая методологически ориентированную «сестру» в недооценке антропологических, коммуникативных, онтологических и прочих оснований, заново структурирующих, а не упраздняющих предметное поле философских исследований. Вместе с тем, как мне представляется, последовательно постметафизическое мышление предполагает динамическую взаимосвязь обеих «стратегий». Наличие множества ответов на вопрос «что такое метафизика?» обусловливается различием двух упомянутых «постметафизических стратегий», являющихся одновременно стратегиями критики и позитивного определения метафизики (философии), и многообразием форм их комбинирования. Однако все они, как мне представляется, сводятся к двум основным типам: первый из них понимает под метафизикой разного рода «методологически не выверенные» спекуляции по поводу мира, второй – отягощенный разновеликими последствиями объективизм, проистекающий из игнорирования антропологических, онтологических, лингвистических и других предпосылок научного и донаучного человеческого самосознания.
2. В чем негативность метафизичности?
Основания, на которых базируется сегодняшняя по преимуществу негативная оценка метафизики (и это также один из признаков наступления «постметафизической эпохи» в философском и гуманитарно-научном мышлении), можно разделить на два типа: 1) «внутренние» и 2) «внешние».
(1) К первым относятся разного рода «эпистемологические» соображения, т.е. такие, с позиции которых обычно критикуют любую теорию: редукционизм, неверная методология, игнорирование конститутивных для познания факторов и т.д. и т.п. Другими словами, метафизика в этом случае «плоха» равно настолько, насколько «плоха» любая теория, недостатки которой стали вполне очевидными.
(2) Вторые проистекают из того факта, что метафизика – это не просто комплекс известных теорий мироустройства, но ассимилированная повседневностью «мега-стратегия», обусловливающая как теоретическое, так и практическое самосознание индивида и общества. Она – своего рода коллективное бессознательное, которое, однако, отличается тем, что под его контролем находится не только сознание анализируемого, но и аналитика. Тем самым речь в этом случае идет о таких негативных следствиях метафизики, которые уже не только универсально-теоретического, но и индивидуально-практического свойства. Метафизика – как не всегда явная объективация – вторгается и в сферу приватного, подспудно регламентируя все сферы повседневного опыта: от эстетического восприятия до социального взаимодействия. При этом основной «ущерб» наносится в первую очередь смысловой континуальности жизненно-практического самосознания индивида. Такого рода имплицитная метафизика препятствует интеграции высокодифференцированных, соответственно, регионализированных сфер опыта в единый континуум индивидуальной человеческой жизни.
3. В каком смысле метафизичность преодолевается постметафизическим мышлением?
О преодолении метафизики постметафизическим мышлением, пожалуй, можно говорить в двух смыслах.
1) Различные формы эксплицитной или латентной метафизики, т.е. такой, которая бытует, по крайней мере, в форме артикулируемых теоретических позиций, преодолеваются посредством традиционных форм теоретической критики и вследствие тривиальной смены исследовательских парадигм и поколений исследователей.
2) Имплицитная, или габитуализированная метафизика, строго говоря, непреодолима, если «метафизичность» последовательно ассоциируется с любой объективацией. Объективирующие формы опыта (пусть и не в радикальном смысле естественнонаучной объективации) образуют необходимый структурный компонент разнообразных форм практического и теоретического поведения. Объективация становится проблемой, т.е. квалифицируется как однозначно метафизическая, на наш взгляд, лишь в том случае, если она обособляется, если обрываются или окончательно «вытесняются» ее структурные связи с ее принципиальном истоком, с тем, что принципиально не объективируется, т.е. с «нерегиональным». Метафизика этого рода может присутствовать как в научных теориях, так и в донаучных практиках индивида и общества. Теоретические формы имплицитной метафизики «преодолеваются» путем разработки соответствующей теоретической матрицы. До-теоретические, индивидуально- и социально-практические формы имплицитной метафизики могут быть «преодолены» посредством деинституционализации (деконцептуализации), или «имплементации», различных постметафизических гуманитарно-научных стратегий: философских, эстетических, социально-теоретических и пр. Другими словами, речь здесь может идти о своеобразных попытках рефлексивной габитуализации постметафизического отношения к миру, воплощенного в этих стратегиях.
При этом одной из фундаментальных черт постметафизического философствования как наиболее последовательной и радикальной формы постметафизического мышления является как раз наличие структурной связи между его «теоретическим» и «практическим» аспектами, между рефлексией и имплементацией, между тематическим, или пропозициональным, и перформативным. Последовательное постметафизическое мышление «в себе самом» реализует «на практике» то, что оно утверждает «в суждениях». В этом отношении постметафизическое мышление представляет собой радикальную форму практической философии, радикальность которой состоит в том, что она выходить за пределы традиционного разделения теории и практики.
Из всего этого, как нам кажется, следует, что постметафизическое философия – в отличие от постметафизической установки – генетически (исторически) и категориально (систематически) связана с определенными версиями современной философии языка, а именно с такими, которые рассматривают язык в его структурной и онтологической связи с мышлением и миром. Речь здесь идет, в первую очередь, о постаналитической философии «повседневного языка» и феноменологической герменевтике.
Оригинал: Метафизика, постметафизическое мышление и философская проблематика действия и языка на http://practical-turn.org/blog/ (Posted on August 3rd, 2008 от inishev)
