Эпистемология политики — когнитивы всех стран, соединяйтесь!
Александр А.Калмыков
Еще у Платона идеальное государство правилось знанием, поскольку во главе его должны были стоять философы — созерцатели чистых и вечных идей. Можно сказать, что превосходство мудрости над иными человеческими качествами, приписываемыми властителям, является общей чертой всех утопических конструкций государственности. Политическое в утопиях выводилось из эпистемологического, однако при попытках практической реализации этот принцип быстро трансформировался в голую рациональность. Поэтому гротеск рационального нашел свое яркое отражение в многочисленных антиутопиях. В этой связи вызывает интерес переход от разумного к рациональному вплоть до постулирования их тождественности. Этот момент не только имел художественное выражение в антиутопиях, но и был осуществлен на практике в социально-политических конструкциях XX в.
Например, рационализм в плане ориентации на практическую социальную пользу совершенно очевиден в программе государственного строительства Ленина. Читая его работы, трудно избавиться от ощущения, что большевики проповедовали создание линейного мира, где все будет наконец просто и ясно. И сама политика становилась в этом случае фильтром понимания актуальной социальной реальности лишь как того, что полностью подчиняется простым логическим законам. Стало быть, знающий их получает привилегии власти, а поскольку властью необходимо делиться с ее исполнителями, которые «университетов не кончали», эти логические законы должны формулироваться и интерпретироваться как можно более примитивнее. Следовательно, допустима только одна логика, только одна философия, только одна теория, только одно искусство и только один образ жизни.
В этой связи становится понятным парадокс сочетания рафинированного рационализма с откровенным воинствующим антиинтеллектуализмом, который подобно узнику из платоновской пещеры скорее «подумает, будто гораздо больше правды в том что он видел раньше (лишь тени идеи и истин, а не сами идеи и истины, поскольку они не доступны чувственному восприятию), чем в том, что ему показывают теперь?..»[1].
Обращение к теме утопических моделей государственности и политики, как теоретических, так и реализованных на практике, продиктовано здесь и сейчас тем обстоятельством, что логика развития цивилизации вновь приводит нас к вопросу отношения знания и власти, мудрости и политики. Впрочем, не так давно не кто иной, как Уинстон Черчилль, сказал, что империи будущего — это империи интеллекта.
Глобальный системный кризис — это не только кризис перепроизводства денег, но и всех ценностей рынка символического обмена. Он непременно должен затронуть и способы политической деятельности, типы и формы реализации власти. В эти периоды как раз и возникают различного рода проекты нового мирового порядка и апробируются прогнозы политического и экономического мироустройства.
Наверное, прав Э. Тофлер, выделяя три составляющие власти: силу, деньги, знания. Действительно, наступает эпоха политики эпистемологического характера. Однако доминирование знания во власти, как отмечалось выше, постулировалось всеми утопиями. Так что недостаточно возводить его вновь на пьедестал, а нужно внимательно присмотреться к его структуре.
Можно признать, что эпоха силы как основного инструмента власти завершилась. Похоже, завершается и эпоха денег (в этом как раз и заключается суть настоящего кризиса), однако остается неясным, какие формы примет власть знания, не сведется ли оно вновь к рациональности или будет существовать в более современной коммуникативной форме. Последнее более чем вероятно. Не получим ли мы опять политическую косность, которая, по мнению X. Ортега-и-Гассета[2], происходит из более глубокой существенной косности — интеллектуальной и нравственной. Все это никакого отношения к царству справедливости, как в идеальном государстве, конечно же, не имеет.
Поскольку «денежный» рыночный взгляд на политику до конца пока не исчерпан, допустимо в целях нашего анализа посмотреть на политическое и неполитическое именно с этой точки зрения. Тогда политика предстанет некоторой социальной корпорацией, производящей политические продукты и оказывающей политические услуги остальной части общества, занятой другим делом.
Политический продукт заключается в общих чертах в обеспечении безопасности, развития и порядка. А его производство сводится к превращению различных объектов — идей, ценностей, людей и даже вещей — в объекты политической природы. Так, политическими объектами становятся теории, территории, этносы, города и товары первой необходимости. При этом то, что пока не стало политическим, рассматривается политикой как потенциальный ресурс. Переформатирование неполитического в политическое — основной механизм деятельности политических сил, которые всегда стремятся к расширению.
В предельном случае мы получаем тоталитарный режим, в котором любому действию и даже любому предмету материального мира придается политический смысл. С другой стороны, тоталитаризм исчерпывает источник «сырья» для производства политических продуктов и по этой причине рано или поздно прекращает свое существование.
В этом противоречии основная системная погрешность утопических конструкций. Даже у Платона идеальное государство оказывается вполне тоталитарным, поскольку призвано контролировать все базовые сферы человеческой жизни. Оно не только должно обладать силой сдерживания и отражения враждебного окружения и обеспечивать общество материальными благами, но и руководить духовной деятельностью и творчеством, что, по мнению философа, обеспечит возведение идеи блага до высшей правящей миром идеи. Иными словами, неполитического в идеальном государстве просто не остается, стало быть, и политика там тоже отсутствует.
Обратный процесс — поглощения политического неполитическим — хорошо известен. В истории России он называется смутой. Абсолютизация частных и общественных интересов, при девальвации политических интересов, так же, как и обратное, ведет к обесцениванию и того и другого.
Эти крайние случаи показывают, что между сферой политического и неполитического существует конкурентная борьба, которая и поддерживает необходимый баланс. Война проходит по границе сфер влияния частных субъектов (индивидуумов и сообществ), с одной стороны, и политических субъектов — с другой. Оружием в этой войне, равно как и средством превращения политического в неполитическое и наоборот, являются все те же сила, деньги, знание.
Мощность и качество этих средств различны. Э. Тофлер считает, что слабость силы кроется в ее абсолютной негибкости, и поэтому власть через насилие — низкокачественная власть3. Богатство как инструмент власти значительно многостороннее, поскольку может использоваться и в позитивном, и в негативном плане — это власть среднего качества.
Высшую оценку (самая высококачественная власть) Тофлер дает применению знаний как наиболее гибкому, позитивному и легко конвертируемому в другие средства (в силу и богатство) инструменту.
Таким образом, получается, что победу в конкурентной борьбе между политическими и неполитическими сферами социальности одержит тот, кто более вооружен высококачественным инструментом, т. е. знанием, и кто лучше им владеет.
В этой связи нельзя не обратить внимание на лавинообразный процесс самоорганизации сообществ, происходящий в телекоммуникационном пространстве, и на тот факт, что многие политики активно начали использовать телекоммуникации в политических целях.
Многие аналитики отмечают, например, что Барак Обама профессионально использовал этот инструмент на выборах, что значительно предопределило их результат. Штаб Обамы использовал даже такой новейший инструмент, как вирусная реклама, в целях распространения предвыборных роликов. Следует отметить и официальный сайт Обамы, который, по мнению экспертов, можно считать образцом предвыборного интернет-ресурса. Интересно, что сайт был создан одним из авторов технологии Web 2.0 программистом Крисом Хьюзом. В полном соответствии с последними тенденциям электронных СМИ разработчики снабдили ресурс ссылками на 16 крупнейших в США социальных сетей, среди которых MySpace, Flickr, Linkedin, а также разместили на нем чат, систему онлайн-пожертвований и интернет-магазин с символикой кандидата. Характерно, что уже после избрания арак Обама пообещал, что во время своей работы в Белом доме сделает все для развития американской инфраструктуры и распространения высокоскоростного доступа в Интернет.
То, что эти средства коммуникации используются политиками — не самое главное. Дело в том, что это не только средства коммуникации, а своего рода лаборатория, полигон, среда, где взращиваются иные формы социальности и иные форматы представления знания. Осмыслению этого факта больше всего способствовало не только появление новой версии сети WEB 2.0 но и сам факт признания ее версильности, т. е. перманентного эволюционирования отношения к контенту, пользователю и управлению всем этим. Сеть действительно начата приближаться к тому, чем» она должна быть согласно своей топологии, и, более того, она приобрела способность менять структуру взаимоотношений вне самой себя. Топология сети, а именно она задает форматы общения и представления знаний, появилась задолго до Интернета. Прообразом можно считать гипертекстовое устройство для хранения информации Ванневара Буша: «Представим будущее возможное устройство, которое помогает человеку хранить все его книжки, все его записи и все его коммуникации с другими людьми. <…> Когда пользователь строит ассоциативную цепочку между двумя документами, то он записывает название цепочки в книгу кодов. Сохраненные цепочки могут быть доступны пользователю в любое время. Они образуют совершенно новую книгу. <…> Возникают совершенно новые формы энциклопедий, которые содержат цепочки документов. <…> Возникает новая профессия проходчиков виртуальных троп (trail blazers), людей, которые находят удовольствие в создании и построении полезных путей сквозь массу обычных данных»4.
Похоже, что от того, кто будет контролировать функцию trail blazers, зависит отношение политического к социальному и индивидуальному в будущем обществе.
Еще дальше в формулировке принципов сетевой организации информации пошел Тед Нельсон, проектируя создание единой литературной среды на базе гипертекстовой машины «Ксанаду» (Xanadu) по имени «волшебного места, хранимого в литературной памяти»5. Это название было заимствовано из поэмы С.Т.Кольриджа «Кубла Хан». «Ксанаду» была представлена в книге Нельсона «Literary Machines». Свои цели Нельсон описывает следующим образом: «Руководствуясь идеями, характер которых литературный, а не технический, мы создали систему для хранения и поиска текста, в котором введены взаимосвязи и «окна» Наша фундаментальная единица, документ, может иметь «окна» на любые другие документы. «Информационное тело» системы эволюционирует, непрерывно расширяясь без изменения своей основы. Новые связи и новые «окна» постоянно добавляют новые пути доступа к старому материалу»6.
Окна здесь — не что иное, как гиперссылки на другие фрагменты сети, которые отражают проход в иное смысловое пространство. Совокупность этих смысловых пространств и есть современная социальная и политическая реальность. Сеть является наглядной демонстрацией полионтичности реальности, политически управлять которой с помощью вульгарно-рационалистических схем оказывается принципиально невозможным.
Все это нашло техническое воплощение в WEB 2.O. Причем одним из ключевых системогенерирующих моментов идеологии второй версии стал принцип социальности.
В узком смысле это обеспечение условий для активного взаимодействия и образования сообществ, однако простота, скорость их создания, а также качество общения, которое может быть в них достигнуто, заставляют предположить, что произошел качественный скачок в самоорганизации людей, осуществляющийся в принципиально более многообразном и многомерном коммуникативном пространстве, чем это было в оффлайне.
Причем социальные сети унаследовали форматы общения и формы социальности, выработанные еще в ньюсах — телеконференциях юзенет, а впоследствии в чатах, форумах, блогах. Этому процессу без малого тридцать лет, так что можно говорить об устоявшихся тенденциях.
Есть и новые моменты, в частности социальные сети можно рассматривать как форму отражения или рефлексии индивидуума (виртуального Я или соби7) в форме узла связи сети, а саму сеть -как плацдарм реализации коммуникативных компетенций соби.
Это полностью совпадает с распространенной дефиницией личности в социологии как индивида в общественных отношениях и с психологическим определением человека как канала связи с ограниченной пропускной способностью. Однако легко видеть, то эти дефиниции достаточно упрощенные. Собь, очевидно, будет транслироватся в посюсторонний от экрана мир, приводя к появлению уже в нем гиперсоциальных и транссоцальных конструкций.
Новым является также тенденция персонализации сетевых собей. Если раньше доминирующим фактом сетевого общения являлись анонимность и многониковость, то сегодня участие в таких сетях, как, например, «Одноклассники», требует снятия масок. Многониковость и анонимность, впрочем, по-прежнему остаются, расщепляя целостный сетевой самообраз.
Актуализируется также вопрос о том, наследует ли оффлайновая социальность сетевые форматы общения и организации или, напротив, сеть наследует то, что находится вовне. Упоминавшиеся выше «Одноклассники», в силу специфики принципов организации сообществ, скорее ориентированы на перенос внесетевых норм и отношений в сеть. Но усиливается и обратный процесс — формирование в сети автономных ценностей, норм и отношений и присвоение их внесетевым социумом. Следовательно, сеть демонстрирует качество социогенности, т. е. формирования новых социальных субъектов, которые потенциально являются и политическими субъектами.
Субъектность сетевых сообществ задает новую целевую установку для политической деятельности, поскольку теперь элементом электората становится сетевая собь, т. е. суперпозиция сетевых связей, как в отношении каждого пользователя, так и в отношении сообщества. Ясно, что объем электората при этом резко увеличивается. Одновременно увеличивается сложность анализа и прогнозирования политических предпочтений.
В этой связи важно констатировать значимость прежде всего коммуникативных компетенций как в сети, так и вне ее и, с другой стороны, устойчивость к стереотипам сетевых отношений. Причем коммуникативная составляющая может быть подвергнута числовой обработке и визуализации в реальном времени — а это еще один инструмент политического пиара.
Следующее важное свойство — интерактивность сетевого взаимодействия, под которой в данном случае подразумевается потенциал совместно-творческого участия новых социальных субъектов в политических процессах. По сути, политическая активность населения проявляется в специальных случаях: выборах, каких-то протестных акциях, революциях и т. п. Между этими событиями участие обывателя в политике ограничивается кухонными обсуждениями, т. е. формированием настроений и мнений. И в том и в другом случае обыватель не становится субъектом, а остается объектом политического действия. Совершенно иначе может проявиться сетевая собь, которая включается в политические процессы в реальном времени, участвуя в обсуждении программ и концепций политических партий, создавая контент интернет-СМИ, формируя и распространяя мнения относительно тех или иных политиков и идей, и, наконец, организуя акции в оффлайновой социальности. Это то, что происходит уже сейчас, однако можно себе представить и непосредственное участие сетевой общественности в государственном управлении, если, конечно, власть готова будет отказаться от части своего господства. Последнее будет означать принципиально иной, пока еще нигде не опробованный, но весьма перспективный способ государственного управления, позволяющий перепоручать решения задач именно тем людям, которые окажутся наиболее компетентны для их решения. Это уже будет политика WEB 3.0.
В любом случае политическая реальность становится результатом коллективной сетевой коммуникации и сотворяется интерактивностью ее участников. Предмет политической деятельности становится предметом изучения и конструирования, что в результате приводит к наращиванию «знаниевого» компонента политики. Интерактивность распространяется и на субъектов политического процесса, которые также превращаются в объект конструирования.
Третье важнейшее качество — гипертекстовость современных форм представления знания — предъявляет к политике, для которой знание является сегодня основной силой, множество ‘ новых требований, связанных со специфическими свойствами гипертекста. В гипертексте все связано со всем: нет ни верхнего, ни нижнего, ни главного, ни второстепенного, ни правого, ни левого, ни большого, ни малого. Он эклектичен, плюралистичен, с разрушенными каузальными отношениями, утраченными ориентирами, в том числе и пространственно-временными, и т. п. Короче говоря, объект, более не приспособленный для политики, трудно себе представить. Вместе с тем новые политические субъекты именно в нем и порождены. Да и политика, с эпистемологической точки зрения, все более приобретает гипертеквтуальные свойства. Например, сама идея однополярного мира независимо от того, будет ли гегемоном какое-то государство или какое-то тайное или явное мировое правительство, системно противоречит топологии гипертекста и поэтому обречена на забвение.
Четвертое качество определяется типом эпистемы политической деятельности. Иными словами, моделирует ли политический процесс и в самом деле эпистемологическое сообщество, в котором происходит не только трансляция, но и порождение знания, причем таким образом, что следующий цикл разворачивается на новом знаниевом плацдарме (эпистеме), или нет. Получается так, что современная политическая эпистема предполагает мышление самопроизводящимися (аутопойэзис8) синергийными структурами.
К перечисленным факторам следует добавить и целый ряд свойств, диктуемых технологиями WEB 2.0, а впоследствии и WEB X.X.
Этот процесс, конечно, совершается не сам по себе и не только вследствие очередного технологического прорыва, а связан с глобальными социальными изменениями. Можно предположить, что этап цивилизационного развития, именуемый «постиндустриальное общество» или «общество потребления», завершается.
На смену приходит какая-то другая форма социального взаимодействия, по моему определению — юзер-общество, в основе которой будет повышение ценности права не потребления, а производства информации, равно как права не потребления, а производства товаров и услуг. В связи с этим весьма вероятно появление рынков, на которых будут обмениваться образы прав производства продукта, и в этом будет состоять суть политики.
Для потребителя задача политики — обеспечение устойчивости уровня потребления, а сама политика как предмет потребления — не более чем прогноз погоды на завтра. Для политики потребитель — средство решения политических задач.
Иная ситуация с юзером. Политику он рассматривает не как средство или условие, а как инструмент, с помощью которого он сможет сделать что-то другое, политическое или неполитическое — значения не имеет. Важно, что юзер будет стремиться «порулить», т. е. поучаствовать в реальном политическом процессе, и та политика, которая не предоставит ему такой возможности, в юзер-социуме будет неуспешной. Иждивенческая позиция потребителя для юзера неприемлема.
Вышесказанное позволяет обозначить ряд будущих проблем, с которыми вероятнее всего столкнется цивилизация.
Во-первых, иждивенческая внешняя политика некоторых государств вызовет протест со стороны политических субъектов внутри них, в силу большей мобильности и более быстрой и органичной смены поведенческой парадигмы.
Во-вторых, сетевые сообщества уже сейчас более компетентны в работе с эпистемологическими конструкциями, чем власть. Пройдет совсем немного времени, когда они потребуют привилегий управления, заключающихся вовсе не в распределении политического блага, а в праве участия в его производстве.
В-третьих, политическая власть, конечно же, так просто не уступит свои позиции, однако борьба будет не между различными политическими силами, как прежде, а между политическим и неполитическим. Сейчас трудно предположить, кто победит и чем обернется это борьба. Преимущество неполитического — в компетенции работы со знанием, преимущество политического -война будет на территории политики, с картой которой неполитика знакома плохо.
Примечания
1 Платон. Государство. Книга 7: Диалог между Сократом и Главконом.
2 См.: Ортега-и-Гассет X. Восстание масс / Пер. с исп. A.M. Гелескула,
С.Л. Воробьева. М.: Прогресс, 1991.
3 См.: Тофлер М. Метаморфозы власти: Знание, богатство и сила на поро-
ге XXI в. М., 2003.
4 Buck Y. As we may think // Atlantic Monthly. Vol. 176. № 1.1945. P. 101-108.
5 Фрейбергер П., Свейн М. Пожар в долине: История создания персо-
нальных компьютеров. 2000; Частиков АЛ. Архитекторы компьютерного мира. СПб.: БХВ-Петербург, 2002.
6 См.: Nelson Г. Literary machines. Sausalito, CA: Mindful Press, 1993.
7«Собь — виртуальная реальность, посредством которой человек самоидентифицируется. Виртуал порождается как разворачивание одного образа в целую реальность <…>. Собь — как естественное качество человека: тело, сознание, личность и т. п. Понятие вир-туала фиксирует акт необычного функционирования образа, понятие соби — результат генезиса реальности». См.: Носов НА. Словарь виртуальных терминов // Труды лаборатории виртуали-стики. Вып. 7. М.: Путь, 2000.
8 Термин Н. Лумана. См.: Филиппов Л.Ф. Социально-философские концепции Никласа Лумана // Социологические исследования. 1983. №2.
Оригинал:. Калмыков А.А. Эпистемология политики — когнитивы всех стран, соединяйтесь! / Российская политика XXI века: неполитический потенциал политического: Материалы Международной научной конференции, 23-24 апреля 2009 г. М.: РГГУ, 2009. Ч. 1. 324 с. С.16-26
Похожие статьи
