Эпистемология политики — когнитивы всех стран, соединяйтесь!

Александр А.Калмыков

Еще у Платона идеальное государство правилось знанием, поскольку во главе его должны были стоять философы — созерца­тели чистых и вечных идей. Можно сказать, что превосходство мудрости над иными человеческими качествами, приписываемы­ми властителям, является общей чертой всех утопических конст­рукций государственности. Политическое в утопиях выводилось из эпистемологического, однако при попытках практической реализации этот принцип быстро трансформировался в голую ра­циональность. Поэтому гротеск рационального нашел свое яркое отражение в многочисленных антиутопиях. В этой связи вызывает интерес переход от разумного к рациональному вплоть до постули­рования их тождественности. Этот момент не только имел худо­жественное выражение в антиутопиях, но и был осуществлен на практике в социально-политических конструкциях XX в.

Например, рационализм в плане ориентации на практиче­скую социальную пользу совершенно очевиден в программе государственного строительства Ленина. Читая его работы, трудно избавиться от ощущения, что большевики проповедова­ли создание линейного мира, где все будет наконец просто и ясно. И сама политика становилась в этом случае фильтром по­нимания актуальной социальной реальности лишь как того, что полностью подчиняется простым логическим законам. Стало быть, знающий их получает привилегии власти, а поскольку властью необходимо делиться с ее исполнителями, которые «университетов не кончали», эти логические законы должны формулироваться и интерпретироваться как можно более при­митивнее. Следовательно, допустима только одна логика, толь­ко одна философия, только одна теория, только одно искусство и только один образ жизни.

В этой связи становится понятным парадокс сочетания рафинированного рационализма с откровенным воинствующим антиинтеллектуализмом, который подобно узнику из платонов­ской пещеры скорее «подумает, будто гораздо больше правды в том что он видел раньше (лишь тени идеи и истин, а не сами идеи и истины, поскольку они не доступны чувственному восприя­тию), чем в том, что ему показывают теперь?..»[1].

Обращение к теме утопических моделей государственнос­ти и политики, как теоретических, так и реализованных на прак­тике, продиктовано здесь и сейчас тем обстоятельством, что логика развития цивилизации вновь приводит нас к вопросу от­ношения знания и власти, мудрости и политики. Впрочем, не так давно не кто иной, как Уинстон Черчилль, сказал, что импе­рии будущего — это империи интеллекта.

Глобальный системный кризис — это не только кризис перепроизводства денег, но и всех ценностей рынка символичес­кого обмена. Он непременно должен затронуть и способы поли­тической деятельности, типы и формы реализации власти. В эти периоды как раз и возникают различного рода проекты нового мирового порядка и апробируются прогнозы политического и экономического мироустройства.

Наверное, прав Э. Тофлер, выделяя три составляющие вла­сти: силу, деньги, знания. Действительно, наступает эпоха поли­тики эпистемологического характера. Однако доминирование знания во власти, как отмечалось выше, постулировалось всеми утопиями. Так что недостаточно возводить его вновь на пьедес­тал, а нужно внимательно присмотреться к его структуре.

Можно признать, что эпоха силы как основного инстру­мента власти завершилась. Похоже, завершается и эпоха денег (в этом как раз и заключается суть настоящего кризиса), однако остается неясным, какие формы примет власть знания, не сведет­ся ли оно вновь к рациональности или будет существовать в более современной коммуникативной форме. Последнее более чем вероятно. Не получим ли мы опять политическую косность, которая, по мнению X. Ортега-и-Гассета[2], происходит из более глубокой существенной косности — интеллектуальной и нравст­венной. Все это никакого отношения к царству справедливости, как в идеальном государстве, конечно же, не имеет.

Поскольку «денежный» рыночный взгляд на политику до конца пока не исчерпан, допустимо в целях нашего анализа по­смотреть на политическое и неполитическое именно с этой точки зрения. Тогда политика предстанет некоторой социальной корпо­рацией, производящей политические продукты и оказывающей политические услуги остальной части общества, занятой другим делом.

Политический продукт заключается в общих чертах в обес­печении безопасности, развития и порядка. А его производство сводится к превращению различных объектов — идей, ценностей, людей и даже вещей — в объекты политической природы. Так, по­литическими объектами становятся теории, территории, этносы, города и товары первой необходимости. При этом то, что пока не стало политическим, рассматривается политикой как потенциаль­ный ресурс. Переформатирование неполитического в политичес­кое — основной механизм деятельности политических сил, кото­рые всегда стремятся к расширению.

В предельном случае мы получаем тоталитарный режим, в котором любому действию и даже любому предмету материаль­ного мира придается политический смысл. С другой стороны, тоталитаризм исчерпывает источник «сырья» для производства политических продуктов и по этой причине рано или поздно пре­кращает свое существование.

В этом противоречии основная системная погрешность утопических конструкций. Даже у Платона идеальное государство оказывается вполне тоталитарным, поскольку призвано контролировать все базовые сферы человеческой жизни. Оно не только должно обладать силой сдерживания и отражения враж­дебного окружения и обеспечивать общество материальными благами, но и руководить духовной деятельностью и творчест­вом, что, по мнению философа, обеспечит возведение идеи блага до высшей правящей миром идеи. Иными словами, неполитичес­кого в идеальном государстве просто не остается, стало быть, и политика там тоже отсутствует.

Обратный процесс — поглощения политического неполи­тическим — хорошо известен. В истории России он называется смутой. Абсолютизация частных и общественных интересов, при девальвации политических интересов, так же, как и обратное, ведет к обесцениванию и того и другого.

Эти крайние случаи показывают, что между сферой политического и неполитического существует конкурентная борьба, которая и поддерживает необходимый баланс. Война проходит по границе сфер влияния частных субъектов (индивидуумов и сообществ), с одной стороны, и политических субъектов — с другой. Оружием в этой войне, равно как и средством превращения политического в неполитическое и наоборот, являются все те же сила, деньги, знание.

Мощность и качество этих средств различны. Э. Тофлер считает, что слабость силы кроется в ее абсолютной негибкости, и поэтому власть через насилие — низкокачественная власть3. Богатство как инструмент власти значительно многостороннее, поскольку может использоваться и в позитивном, и в негативном плане — это власть среднего качества.

Высшую оценку (самая высококачественная власть) Тоф­лер дает применению знаний как наиболее гибкому, позитивному и легко конвертируемому в другие средства (в силу и богатство) инструменту.

Таким образом, получается, что победу в конкурентной борьбе между политическими и неполитическими сферами соци­альности одержит тот, кто более вооружен высококачественным инструментом, т. е. знанием, и кто лучше им владеет.

В этой связи нельзя не обратить внимание на лавинообраз­ный процесс самоорганизации сообществ, происходящий в теле­коммуникационном пространстве, и на тот факт, что многие политики активно начали использовать телекоммуникации в по­литических целях.

Многие аналитики отмечают, например, что Барак Обама профессионально использовал этот инструмент на выборах, что значительно предопределило их результат. Штаб Обамы исполь­зовал даже такой новейший инструмент, как вирусная реклама, в целях распространения предвыборных роликов. Следует отме­тить и официальный сайт Обамы, который, по мнению экспертов, можно считать образцом предвыборного интернет-ресурса. Инте­ресно, что сайт был создан одним из авторов технологии Web 2.0 программистом Крисом Хьюзом. В полном соответствии с по­следними тенденциям электронных СМИ разработчики снабди­ли ресурс ссылками на 16 крупнейших в США социальных сетей, среди которых MySpace, Flickr, Linkedin, а также разместили на нем чат, систему онлайн-пожертвований и интернет-магазин с символикой кандидата. Характерно, что уже после избрания арак Обама пообещал, что во время своей работы в Белом доме сделает все для развития американской инфраструктуры и рас­пространения высокоскоростного доступа в Интернет.

То, что эти средства коммуникации используются полити­ками — не самое главное. Дело в том, что это не только средства коммуникации, а своего рода лаборатория, полигон, среда, где взращиваются иные формы социальности и иные форматы представления знания. Осмыслению этого факта больше всего способствовало не только появление новой версии сети WEB 2.0 но и сам факт признания ее версильности, т. е. перманентного эволюционирования отношения к контенту, пользователю и управлению всем этим. Сеть действительно начата приближаться к тому, чем» она должна быть согласно своей топологии, и, более того, она приобрела способность менять структуру взаимоотно­шений вне самой себя. Топология сети, а именно она задает форматы общения и представления знаний, появилась задолго до Интернета. Прообразом можно считать гипертекстовое устройст­во для хранения информации Ванневара Буша: «Представим бу­дущее возможное устройство, которое помогает человеку хранить все его книжки, все его записи и все его коммуникации с другими людьми. <…> Когда пользователь строит ассоциатив­ную цепочку между двумя документами, то он записывает назва­ние цепочки в книгу кодов. Сохраненные цепочки могут быть доступны пользователю в любое время. Они образуют совершен­но новую книгу. <…> Возникают совершенно новые формы энциклопедий, которые содержат цепочки документов. <…> Возникает новая профессия проходчиков виртуальных троп (trail blazers), людей, которые находят удовольствие в создании и построении полезных путей сквозь массу обычных данных»4.

Похоже, что от того, кто будет контролировать функцию trail blazers, зависит отношение политического к социальному и индивидуальному в будущем обществе.

Еще дальше в формулировке принципов сетевой организа­ции информации пошел Тед Нельсон, проектируя создание единой литературной среды на базе гипертекстовой машины «Ксанаду» (Xanadu) по имени «волшебного места, хранимого в литературной памяти»5. Это название было заимствовано из по­эмы С.Т.Кольриджа «Кубла Хан». «Ксанаду» была представлена в книге Нельсона «Literary Machines». Свои цели Нельсон описы­вает следующим образом: «Руководствуясь идеями, характер которых литературный, а не технический, мы создали систему для хранения и поиска текста, в котором введены взаимосвязи  и  «окна» Наша фундаментальная единица, документ, может иметь «окна» на любые другие документы. «Информационное тело» си­стемы эволюционирует, непрерывно расширяясь без изменения своей основы. Новые связи и новые «окна» постоянно добавляют новые пути доступа к старому материалу»6.

Окна здесь — не что иное, как гиперссылки на другие фраг­менты сети, которые отражают проход в иное смысловое прост­ранство. Совокупность этих смысловых пространств и есть современная социальная и политическая реальность. Сеть явля­ется наглядной демонстрацией полионтичности реальности, политически управлять которой с помощью вульгарно-рациона­листических схем оказывается принципиально невозможным.

Все это нашло техническое воплощение в WEB 2.O. Причем одним из ключевых системогенерирующих моментов идеологии второй версии стал принцип социальности.

В узком смысле это обеспечение условий для активного взаимодействия и образования сообществ, однако простота, ско­рость их создания, а также качество общения, которое может быть в них достигнуто, заставляют предположить, что произошел качественный скачок в самоорганизации людей, осуществляю­щийся в принципиально более многообразном и многомерном коммуникативном пространстве, чем это было в оффлайне.

Причем социальные сети унаследовали форматы общения и формы социальности, выработанные еще в ньюсах — телекон­ференциях юзенет, а впоследствии в чатах, форумах, блогах. Это­му процессу без малого тридцать лет, так что можно говорить об устоявшихся тенденциях.

Есть и новые моменты, в частности социальные сети можно рассматривать как форму отражения или рефлексии индивидуума (виртуального Я или соби7) в форме узла связи сети, а саму сеть -как плацдарм реализации коммуникативных компетенций соби.

Это полностью совпадает с распространенной дефиницией личности в социологии как индивида в общественных отношени­ях и с психологическим определением человека как канала связи с ограниченной пропускной способностью. Однако легко видеть, то эти дефиниции достаточно упрощенные. Собь, очевидно, будет транслироватся в посюсторонний от экрана мир, приводя к появлению уже в нем гиперсоциальных и транссоцальных конструкций.

Новым является также тенденция персонализации сетевых собей. Если раньше доминирующим фактом сетевого общения являлись анонимность и многониковость, то сегодня участие в таких сетях, как, например, «Одноклассники», требует снятия масок. Многониковость и анонимность, впрочем, по-прежнему остаются, расщепляя целостный сетевой самообраз.

Актуализируется также вопрос о том, наследует ли офф­лайновая социальность сетевые форматы общения и организации или, напротив, сеть наследует то, что находится вовне. Упоминав­шиеся выше «Одноклассники», в силу специфики принципов организации сообществ, скорее ориентированы на перенос внесе­тевых норм и отношений в сеть. Но усиливается и обратный про­цесс — формирование в сети автономных ценностей, норм и отно­шений и присвоение их внесетевым социумом. Следовательно, сеть демонстрирует качество социогенности, т. е. формирования новых социальных субъектов, которые потенциально являются и политическими субъектами.

Субъектность сетевых сообществ задает новую целевую установку для политической деятельности, поскольку теперь элементом электората становится сетевая собь, т. е. суперпозиция сетевых связей, как в отношении каждого пользователя, так и в отношении сообщества. Ясно, что объем электората при этом резко увеличивается. Одновременно увеличивается сложность анализа и прогнозирования политических предпочтений.

В этой связи важно констатировать значимость прежде все­го коммуникативных компетенций как в сети, так и вне ее и, с другой стороны, устойчивость к стереотипам сетевых отношений. Причем коммуникативная составляющая может быть подвергну­та числовой обработке и визуализации в реальном времени — а это еще один инструмент политического пиара.

Следующее важное свойство — интерактивность сетевого взаимодействия, под которой в данном случае подразумевается потенциал совместно-творческого участия новых социальных субъектов в политических процессах. По сути, политическая активность населения проявляется в специальных случаях: вы­борах, каких-то протестных акциях, революциях и т. п. Между этими событиями участие обывателя в политике ограничивает­ся кухонными обсуждениями, т. е. формированием настроений и мнений. И в том и в другом случае обыватель не становится субъектом, а остается объектом политического действия. Совер­шенно иначе может проявиться сетевая собь, которая включает­ся в политические процессы в реальном времени, участвуя в обсуждении программ и концепций политических партий, со­здавая контент интернет-СМИ, формируя и распространяя мнения относительно тех или иных политиков и идей, и, нако­нец, организуя акции в оффлайновой социальности. Это то, что происходит уже сейчас, однако можно себе представить и непо­средственное участие сетевой общественности в государствен­ном управлении, если, конечно, власть готова будет отказаться от части своего господства. Последнее будет означать принци­пиально иной, пока еще нигде не опробованный, но весьма перспективный способ государственного управления, позволя­ющий перепоручать решения задач именно тем людям, которые окажутся наиболее компетентны для их решения. Это уже будет политика WEB 3.0.

В любом случае политическая реальность становится результатом коллективной сетевой коммуникации и сотворяется интерактивностью ее участников. Предмет политической дея­тельности становится предметом изучения и конструирования, что в результате приводит к наращиванию «знаниевого» компо­нента политики. Интерактивность распространяется и на субъ­ектов политического процесса, которые также превращаются в объект конструирования.

Третье важнейшее качество — гипертекстовость современ­ных форм представления знания — предъявляет к политике, для которой знание является сегодня основной силой, множество ‘ новых требований, связанных со специфическими свойствами гипертекста. В гипертексте все связано со всем: нет ни верхнего, ни нижнего, ни главного, ни второстепенного, ни правого, ни ле­вого, ни большого, ни малого. Он эклектичен, плюралистичен, с разрушенными каузальными отношениями, утраченными ориен­тирами, в том числе и пространственно-временными, и т. п. Коро­че говоря, объект, более не приспособленный для политики, труд­но себе представить. Вместе с тем новые политические субъекты именно в нем и порождены. Да и политика, с эпистемологической точки зрения, все более приобретает гипертеквтуальные свойст­ва. Например, сама идея однополярного мира независимо от того, будет ли гегемоном какое-то государство или какое-то тайное или явное мировое правительство, системно противоречит топо­логии гипертекста и поэтому обречена на забвение.

Четвертое качество определяется типом эпистемы политиче­ской деятельности. Иными словами, моделирует ли политический процесс и в самом деле эпистемологическое сообщество, в котором происходит не только трансляция, но и порождение знания, причем таким образом, что следующий цикл разворачивается на новом знаниевом плацдарме (эпистеме), или нет. Получается так, что со­временная политическая эпистема предполагает мышление само­производящимися (аутопойэзис8) синергийными структурами.

К перечисленным факторам следует добавить и целый ряд свойств, диктуемых технологиями WEB 2.0, а впоследствии и WEB X.X.

Этот процесс, конечно, совершается не сам по себе и не только вследствие очередного технологического прорыва, а связан с глобальными социальными изменениями. Можно пред­положить, что этап цивилизационного развития, именуемый «постиндустриальное общество» или «общество потребления», завершается.

На смену приходит какая-то другая форма социального взаимодействия, по моему определению — юзер-общество, в ос­нове которой будет повышение ценности права не потребле­ния, а производства информации, равно как права не потреб­ления, а производства товаров и услуг. В связи с этим весьма вероятно появление рынков, на которых будут обмениваться образы прав производства продукта, и в этом будет состоять суть политики.

Для потребителя задача политики — обеспечение устойчи­вости уровня потребления, а сама политика как предмет потреб­ления — не более чем прогноз погоды на завтра. Для политики потребитель — средство решения политических задач.

Иная ситуация с юзером. Политику он рассматривает не как средство или условие, а как инструмент, с помощью которого он сможет сделать что-то другое, политическое или неполитичес­кое — значения не имеет. Важно, что юзер будет стремиться «порулить», т. е. поучаствовать в реальном политическом процессе, и та политика, которая не предоставит ему такой возможности, в юзер-социуме будет неуспешной. Иждивенческая позиция по­требителя для юзера неприемлема.

Вышесказанное позволяет обозначить ряд будущих про­блем, с которыми вероятнее всего столкнется цивилизация.

Во-первых, иждивенческая внешняя политика некоторых государств вызовет протест со стороны политических субъектов внутри них, в силу большей мобильности и более быстрой и орга­ничной смены поведенческой парадигмы.

Во-вторых, сетевые сообщества уже сейчас более ком­петентны в работе с эпистемологическими конструкциями, чем власть. Пройдет совсем немного времени, когда они потребуют привилегий управления, заключающихся вовсе не в распределении политического блага, а в праве участия в его производстве.

В-третьих, политическая власть, конечно же, так просто не уступит свои позиции, однако борьба будет не между различны­ми политическими силами, как прежде, а между политическим и неполитическим. Сейчас трудно предположить, кто победит и чем обернется это борьба. Преимущество неполитического — в компетенции работы со знанием, преимущество политического -война будет на территории политики, с картой которой неполи­тика знакома плохо.

Примечания

¹ Платон. Государство. Книга 7: Диалог между Сократом и Главконом.

² См.: Ортега-и-Гассет X. Восстание масс / Пер. с исп. A.M. Гелескула,

С.Л. Воробьева. М.: Прогресс, 1991.

³ См.: Тофлер М. Метаморфозы власти: Знание, богатство и сила на поро-

ге XXI в. М., 2003.

⁴ Buck Y. As we may think // Atlantic Monthly. Vol. 176. № 1.1945. P. 101-108.

⁵ Фрейбергер П., Свейн М. Пожар в долине: История создания персо-

нальных компьютеров. 2000; Частиков АЛ. Архитекторы ком­пьютерного мира. СПб.: БХВ-Петербург, 2002.

⁶ См.: Nelson Г. Literary machines. Sausalito, CA: Mindful Press, 1993.

⁷«Собь — виртуальная реальность, посредством которой человек само­идентифицируется. Виртуал порождается как разворачивание одного образа в целую реальность <…>. Собь — как естественное качество человека: тело, сознание, личность и т. п. Понятие вир-туала фиксирует акт необычного функционирования образа, понятие соби — результат генезиса реальности». См.: Носов НА. Словарь виртуальных терминов // Труды лаборатории виртуали-стики. Вып. 7. М.: Путь, 2000.

⁸ Термин Н. Лумана. См.: Филиппов Л.Ф. Социально-философские кон­цепции Никласа Лумана // Социологические исследования. 1983. №2.

Оригинал:. Калмыков А.А. Эпистемология политики — когнитивы всех стран, соединяйтесь! / Российская политика XXI века: неполитический потенциал политического: Материалы Международной научной конфе­ренции, 23-24 апреля 2009 г. М.: РГГУ, 2009. Ч. 1. 324 с. С.16-26

Метки: web2.0, блогосфера, информационное общество, сообщество, социология