Оружие, поражающее сознание, — что это такое?

Источник Ю. Громыко «Оружие, поражающее сознание, — что это такое?».

Ю. Громыко

Вы должны были, братья, устоять как стена, Ибо мертвых проклятье — эта кара страшна.

Основное утвердившееся мнение, описывающее причины поражения в холодной войне, состоит в следующем. Социалистический строй (как, впрочем, и царский) был непобедим извне, его могли разрушить только сами его сторонники и носители, то есть социализм мог быть уничтожен только за счет какого-то колоссального предательства его адептов. Либо за счет какого-то колоссального их антропологического прозрения и развития, результаты чего мы, впрочем, не могли бы не обнаружить. Но результаты этого антропологического развития существующих властителей отрицают в том числе и бывшие сторонники Ельцина. А уж им-то, я думаю, можно поверить. Короче говоря, после стольких лет изничтожения и мордования потенциала России, которое официальные источники называют развитием демократии и рыночной экономики, мы находимся в значительно более страшной ситуации, чем в период 17-18 годов начала двадцатого века: уничтожается целостность России, идет демографическое вымирание нации, в страшной мотивационной яме находится население, которое ничего не собирается и не будет производить, создавать — то есть мы приблизились к черте общественно-государственного паразитизма. Но нас в настоящее время интересует совершенно другой момент: что представляет собой российско-русское сознание как Мировое и Вселенское сознание наряду с американским сознанием и другими? И мы должны зафиксировать следующее: в настоящий момент идет передел и перебуравливание структур и организаций сложившихся форм сознания. Потому что условие возврата к сильной самостоятельной России — это возрождение и обновление этого самого сознания и его энергий. Если же сделать так, чтобы сознание распалось и развалилось как структура, как субстанция, то с оставшимися биоидами можно будет делать все, что угодно: включать их в другие искусственно-конструируемые фиктивные этносы, задавать им другие цели и т.д.

Консциентальная война предполагает, что мир вступил в новый этап борьбы — конкуренции форм организации сознаний, где предметом поражения и уничтожения являются определенные типы сознаний. То есть задача ставится не более не менее как следующим образом: в результате консциентальной войны определенные типы сознаний просто должны быть уничтожены, перестать существовать, их не должно быть. А носители этих сознаний, наоборот, могут быть сохранены, если они откажутся от форм сознания — предметов разрушения и поражения. Типы сознаний — предметы поражения в консциентальной войне — должны быть вытеснены за рамки цивилизационно допустимых и приемлемых форм. Это происходило и раньше, когда один тип организации сознания вытеснял другой, как, например, христианство сменяло язычество. Но в настоящий момент эта конкуренция и борьба принимает тотальный характер, становится чуть ли не единственной и ведущей. Очень важно понимать, что уничтожение определенных типов сознания предполагает разрушение и переорганизацию общностей, которые конституируют данный тип сознания.

Можно выделить пять основных способов поражения и разрушения сознания в консциентальной борьбе:
1) поражение нейро-мозгового субстрата, снижающее уровень функционирования сознания; может происходить на основе действия химических веществ, длительного отравления воздуха, пищи, направленных радиационных воздействий;
2) понижение уровня организации информационно-коммуникативной среды на основе ее дезинтеграции и примитивизации, в которой функционирует и «живет» сознание;
3) оккультное воздействие на организацию сознания на основе направленной передачи мыслеформ¹ субъекту поражения;
4) специальная организация и распространение по каналам коммуникации образов и текстов, которые разрушают работу сознания (условно может быть обозначено как психотропное оружие);
5) разрушение способов и форм идентификации личности по отношению к фиксированным общностям, приводящее к смене форм самоопределения и к деперсонализации.

Сегодняшняя литература наполнена слухами о разрабатывавшихся в «подвалах Лубянки» и создаваемых в недрах Пентагона страшных разновидностях ужасного оружия, прежде всего третьего типа. И мы не отрицаем подобной работы, более того, заявляем, что она, безусловно, ведется, и существуют люди разной степени одаренности как к осуществлению оккультных воздействий, так и к восприятию этих воздействий. По идее эта область должна быть прерогативой молитвенников-монахов Русской Православной церкви, способных защитить и отстоять Россию. Но здесь возникает вопрос: в какой мере в храмах Русской Православной церкви сегодня действует подобный энергетический щит, а если не действует, то почему. Если он не действует и его нет по тем или иным причинам, то быть атеистом даже выгодно для более точной ситуативной ориентации. Но мы бы при этом утверждали, что самым страшным типом борьбы является борьба пятого типа, поскольку именно она становится областью разработки и использования сегодня нового оружия массового поражения, оно наиболее часто и эффективно используется, и, более того, мы живем в ситуации его постоянного и тотального воздействия. Прежде всего этот тип воздействий по смене и преобразованию типов имидж-идентификаций (глубинного отождествления с той или иной позицией, представленной конкретным образом) и аутентизаций (чувства личной подлинности) осуществляют средства массовой информации, и прежде всего, телевидение. И вот здесь-то, в этой области происходят сегодня все основные коллизии по разрушению российско-русского постсоветского сознания.

Мы считаем, что самое удивительное в организации сознания проявляется не в каких-то своеобразных сверхэффектах, хотя они тоже существуют, а в наиболее обыденных формах его функционирования. Поскольку в этих-то самых так называемых обыденных формах функционирования скрыта в том числе самая необыкновенная оккультная сторона. Представим на секунду, что существует специалист, который занимается вопросами уничтожения и деструкции определенной формы организации сознания (возьмем для примера советско-российское сознание) и разрабатывает сценарий подобной работы, а затем этот сценарий материализует. Следовательно, этот человек обладает способностью входить в чужое сознание и как-то это делает. А затем осуществленный им результат имитации работы чужого сознания овнешняет и экстериоризирует, превращает в особую материализуемую среду, к работе с которой могут подсоединяться другие люди, и результаты этой работы во внешней форме могут передаваться, содержа внутри себя феномен воздействия. Но разве это вхождение в структуры чужого сознания и экстериоризация его устройства менее удивительна, чем индукция определенных мыслеформ подобно отправлению электронной почты в чужой компьютер? Более того, так, видимо, работает всякий исследователь и инженер-изобретатель, он должен каким-то образом на основе способности воображения, то есть системы мыслеобразов, построить предмет своей работы. И он это делает в Духе. Затем он его должен как-то овнешнить и материализовать — перевести в конструкцию вещей, обладающих объективирующим действием на других людей. И что подобная работа ведется сегодня и обладает более эффективным массовым действием, чем работа утонченных оккультистов — для нас безусловно. В чем же основная цель этой войны, связанной с поражением сознания?

Основная цель: диаспоризация российского народа, фрагментация региональных и социально-стратовых общностей на основе слома всех существующих имиджидентификаций

Ясно выраженная в выступлениях и докладах З. Бжезинского идея о том, что на месте России должен появиться конгломерат карликовых полусамостоятельных сателлитных государств, в настоящий момент является одной из важнейших реализующихся директив. Для нашего анализа абсолютно при этом неважно, идет ли речь о каком-то таинственно-могучем мировом правительстве, на допущение мыслей о существовании которого у ряда господ кажется только и уходят все их не слишком огромные интеллектуальные силы, или речь идет об адхоккратии — группе случайно пересекшихся людей со случайным набором фамилий, которые действуют в соответствии с договором. Нас интересуют сами механизмы, определяющие условия воздействия и разрушения сознания. И то, что в эту работу включились такие мощные (может быть, даже мужественные), но по-наполеоновски амбициозные и, как Коробочка из гоголевских «Мертвых душ», весьма ограниченные существа, как Александр Иванович Лебедь, — не случайно. Имидж Лебедя, созданный выготсковедом Леней Радзиховским, есть тоже единица консциентального оружия. Сознание любого среднего человека будет помещено перед вопросом неразрешимого гордиева узла — «Да кто я такой, чтобы судить об ограниченности Лебедя, настоящего русского, боевого офицера, смелого мужика с размашистой, с брызгами, речевой струей?» И на передний план в этом образе, слепленном на деньги Березовского, выпятится действительно нечто могучее и нестандартное, к чему сзади будут прицеплены вполне определенное назначение и средство достижения этого назначения.

Итак, возьмем некую фигуру «Х» и слепленный из него имидж, типичное средство поражения и разрушения имеющихся и сложившихся имиджидентификаций. Принцип построения данной деструкционной имиджфигуры состоит в следующем — выбирается нестандартный человек, масштабные поступки которого вызывают у нас симпатию и желание с ним непосредственно отождествиться, хоть немножко почувствовать в самих себе его спокойную солидную уверенность, непоколебимую силу. Другой вопрос, кто раньше насоздавал нам эту нестандартность — какой-то журналист А.Г.Невзоров или кто-то другой чуть приврал, убеждая самого себя, что это ложь во спасение — ну, должна же быть у обездоленных и унижаемых русских хоть одна сильная фигура. «Читатель ждет уж рифмы «розы», так на, возьми ее скорей». Конечно же, нас обманули в наших имиджидентификациях, поскольку… мы хотели быть обманутыми. Но в данный момент мы в другой ситуации. Фигура по масштабу поступков (выдуманных или реальных — мы не знаем) более величественная, нам кажется, более сильная, чем наша, а совершает по отношению к России — мы чувствуем — предательство и мерзость. И получается, что для того, чтобы оспорить сегодняшние деяния этой фигуры, нам как бы невольно надо покуситься на все сферы ее состоятельности и величия.  А как же: «Не судите, да не судимы будете»? Но если мы не оспорим деяния этой фигуры, мы на следующем шаге попадем в еще более тяжелую ситуацию. Поскольку нам надо будет либо разрушать и отказываться от своих собственных принципов, которые и лежат в основе понимания того, что данная фигура делает с Россией, либо прийти к нигилистическому утверждению, что все наши соотечественники — ничтожества и негодяи, — и это и была основная цель разработчиков данного образразрушителя (имидждеструктора). Если как-то дифференцировать типы образразрушителей и строить систему различений (рассудок) в этой пока еще только формирующейся и складывающейся области проблем консциентальной войны, то данный тип образразрушителя следовало бы назвать «образразрушитель с раздутым ложно позитивным зарядом» — «фиктивный идеал».

Здесь бы мы хотели оговориться. Все, что мы пишем, не имеет никакого отношения к господину Лебедю, мы поэтому не случайно перешли на описание господина Х. Но более того, мы анализируем сконструированные и специально созданные фигуры образов, при помощи которых наносится удар по сознанию и осуществляется разрушение внутреннего плана сознания у человека, допустившего этот образ в свою душу. И поэтому сам созданный образ не имеет никакого отношения к живому человеку, если только сам человек не выразит своего рефлексивного отношения к специально наведенному на него и наклеенному образу.

В первом случае, естественно стремясь ко всему лучшему, мы пытались отождествить себя с «идеалом». Другой тип образразрушителя построен на суггестивной организации спуска к нам, на отождествлении идеала, фигуры высокого ранга с нами для организации контакта повышенной доверительности. Выглядывающий к нам из телеэкрана диктор пытается продемонстрировать и показать нам, что он такой же, как и мы с вами, такой же простой, такой же интеллигентный, такой же обаятельный. Это нисхождение, спуск к нам «господина из телевизора» есть одновременно лесть возможного подъема нас туда к нему. После попытки «приклеить» себя к нам носитель образразрушителя начинает демонстрировать отрицание наших ценностей, целей, принципов.

Безусловно, все эти простраиваемые образразрушители — имидждеструкторы, которые мы с легкостью, используя ряд методологических принципов, можем здесь восстановить и которые являются предметом освоения ну на очень элитарных и очень закрытых специальных семинарах, являются средством еще одного этапа разрушения религиозного сознания. Они построены на вторжении в эту область. Человек, который регулярно молитвенно очищает сознание в рамках того или иного религиозного ритуала, находится вне зоны досягаемости для консциентального оружия. Все типы ложных отождествлений, сотворение кумиров, соблазны являются стандартным традиционным полем брани для религиозного сознания. С телевизором может справиться монах-молитвенник, но он его просто не смотрит! А предметом воздействия консциентального оружия по преимуществу является секуляризованное массовое сознание.

Но какова конечная цель использования консциентального оружия? Это прежде всего изымание людей из сложившихся форм мегаобщностей. Разрушение народа и превращение его в население происходит за счет того, что никто больше не хочет связывать и соотносить себя с тем полиэтносом, к которому до этого принадлежал. Разрушение сложившихся имиджиндентификаций нацелено на разрушение механизмов включения человека в естественно сложившиеся и существующие общности и замена этих эволюционно-естественно сложившихся общностей одной полностью искусственной — общностью зрителей вокруг телевизора. Неважно, как вы при этом относитесь к тому, что на вас «льется» с экрана. Например, вы это можете ругать на чем свет стоит и поносить. Важно, чтобы вы были постоянным телезрителем, поскольку в этом случае на вас можно направленно и устойчиво воздействовать.

Для каких войн нужно подобное оружие

Консциентальное оружие может быть использовано в самых разных войнах в основной важнейшей функции. Эта основная его функция состоит в том, чтобы разложить и уничтожить народ данной страны, чтобы он перестал существовать как народ, разбившись на индивидов-граждан всего мира или на какие-то другие аморфные группы с диффузными основаниями их выделения. Из этого следует, что впервые сознание населения страны и армии превращается в отдельный четко выделяемый предмет воздействия и преобразования. Поражение СССР в холодной войне, связанное с добровольным предательством и разрушением СССР его элитой², собственно, и связано с тем, что сознание впервые превратилось в самостоятельный обособленный предмет воздействия. А результат подобного воздействия оказался связан с отказом носителей данного сознания от данного типа сознания, с выходом из общности, которой они принадлежали, и переходом в другую общность.

Вот же ведь, оказывается, чтобы победить Левиафана, надо не ломать ему лапы и хребет, он это сделает сам, но разрушить его психофизические процессы восприятия реальности. На этом, собственно, аналогия отождествления государства с палеорептилией заканчивается, поскольку левиафановский мозг — это группы людей, которые смели имиджидентификацию и перестали относить себя к Левиафану, но вдруг предстали перед нами как представители совсем другой общности, до этого не существовавшей — Мирового просвещеннейшего сообщества. Кстати, иллюминатом (вселенским просвещенцем) может стать беспросветно глупый человек за особые заслуги в деле реализации политики клуба просвещенцев. Итак, результатом разрушения сознания является уничтожение определенных форм сознания как типа и перевербовка членов одних типов сообщества в другие новые искусственно формируемые.

Теперь на секунду представим, что идет обычная регулярная война типа войны с Наполеоном или русско-японская война 1905 года. И вдруг некая группа руководителей государства отказывается считать себя представителями агрессивного имперского русского государства, признается в любви к мировому сообществу и предлагает всему русскому народу сменить свой отсталый непросвещенный тип сознания на тип, скажем, французского просвещенного сознания или сознания мирового сообщества, порицающего варварскую войну с Японией. Что произойдет с группой этих лиц? Она будет объявлена пятой колонной, обвинена в измене и расстреляна. Отсюда вывод, что консциентальная война не может быть осуществлена в условиях обычной регулярной войны, когда требования к организации сознания являются достаточно жесткими и самоопределение людей очевидно всякому внешнему наблюдателю с точки зрения противостояния противоборствующих государств. В этих условиях консциентальная война будет помогать противнику выявлять людей с отсутствующими принципами, склонных к предательству. А вот в условиях формального мира и так называемых локальных, неправильных войн³ консциентальная война, напротив, весьма эффективна. Поскольку в этих условиях для населения отсутствует глобальный стратегический сценарий, в рамках которого осуществляется противоборство геополитических сил, и у населения не выработано отношение к данному сценарию, то действия отдельных лиц государства могут восприниматься вне данного глобального сценария как свободное личное поведение. Хотя достаточно восстановить сценарий с тем, чтобы провести простые различения: например, уничтожение коммунизма в соответствии с требованиями М.Тэтчер и Буша вместе с сильной Россией, с одной стороны, и смена коммунистической идеологии в соответствии с внутренними принципами и программами развития России, с другой стороны. Этого достаточно, чтобы определить, с каких позиций говорят те или иные господа, и есть ли у них вообще личная позиция или они просто пересказывают чужие, вмененные им точки зрения.

Малые войны в сценариях больших геополитических переделов

И здесь мы вплотную подходим к феномену малых войн с особой ролью деструкции сознания в структуре подобной войны. Основная особенность малых войн, выделенных Friedrich A. Frhr. von der Heydte в его книге «Der moderne Kleinkrieg», состоит в том, что это войны, не имеющие никаких профессиональных, правовых и нравственных ограничений⁴, которые ведут дилетанты и непрофессионалы (часто разнородные слои гражданского населения) против регулярной армии. В этом случае мы сталкиваемся с каким-то субстанциональным феноменом многогранного, всеобщего тотальновсеединого противостояния и сопротивления, который в точке самого противопоставления очень часто не может быть описан и охарактеризован. Поэтому сам этот конфликт как бы неподвластен однозначным правовым и нравственным оценкам в самой ситуации его протекания. Сама эта неправильная локальная война весьма подвижна и, как быстро мечущийся шарик ртути, способна переходить в гражданскую войну (и, следовательно, содержит в себе элементы гражданской войны), в революцию (и, следовательно, содержит в себе элементы революции), начинаясь как сугубо внутреннее дело, быстро интернационализироваться (перерастать в войну глобального ядерного шантажа). Именно поэтому в случае подобных конфликтов приходится различать, как остроумно замечает Friedrich A. Frhr. von der Heydte, jus in bello и jus post bellum.  Что, собственно, это такое было, удается сказать лишь после того, как война закончилась, фактически осуществляя в этом случае рефлексивное оформление (Н.Г. Алексеев) завершившегося действия. Но как подобная ситуация вообще возможна? И что же все-таки такое маленькая неправильная война? По всей видимости — это тот тип конфликта, который развертывается на генетическом уровне, до возникновения специализированных систем мыследеятельности, связанных с военным делом. То есть в типе локальной войны мы спускаемся к генетически исходным формам конфликта, из которых, собственно, появилась и выросла сначала война как таковая, а затем и современная война. И здесь мы попадаем в ситуацию какого-то странного противоречия. Friedrich A. Frhr. von der Heydte показывает, что неправильная война как совершенно особый самостоятельный тип войны появляется достаточно поздно — в ХХ веке, а до середины ХХ века guerilla (guera — война, а guerilla — маленькая война) никогда в истории не играла самостоятельной роли. То есть это самый последний тип и, следовательно, должен быть самой развитой формой войны, но с точки зрения деятельностного анализа — это генетически исходная форма войны, в которой как бы осуществляется спуск назад за рамки специализированных видов военной деятельности. Этот спуск назад означает переход в ситуацию тотального бескомпромиссного изничтожения и уничтожения, когда все правовые и нравственные ограничения и нормы ничего не значат и отходят на задний план. Война перестает рассматриваться как рыцарский турнир за благожелательный кивок прекрасной дамы, когда в честном поединке по четко определенным правилам ведется состязание. И этот поединок является в очень большой мере символическим событием — победа в поединке определенного воина означает победу дамы, во имя которой рыцарь вел бой, над своей соперницей. В малой войне столкновение военных группировок перестает вообще рассматриваться как символическое событие⁵ — это реальнейшее событие, которое ничего не означает, кроме самого себя. Разгромили группу партизан, и это не означает, что должны сдаться на милость победителя населенные пункты, из которых были эти партизаны. Партизаны не символизируют и не представляют населенные пункты — они представляют лишь самих себя, свое желание любой ценой уничтожить как можно больше противников⁶. Наоборот, эти населенные пункты поставят новых партизан — слабосильных стариков и детей, которые будут убивать представителей регулярных войск исподтишка и любыми способами. Конечно же, нельзя сказать, что во время военных действий обычной войны не осуществляется постановка воюющих сторон в ситуацию смертельной опасности, когда будут убивать людей с одной и другой стороны. Война и есть не что иное, как смертельный поединок противоборствующих сторон. Но в развитии военного дела достаточно четко может быть прослежена и выявлена тенденция, в соответствии с которой ставится задача сделать систему военного убийства все более и более цивилизованной и все более и более локализовать и отграничить сам момент убийства (например, отделив убийство на поле боя от убийства гражданского мирного населения). С другой стороны, есть и другая тенденция — сделать все более технически эффективными и совершенными сами орудия убийства. И, безусловно, вторая тенденция все время налезает и наползает на первую — особенно это становится очевидным в ХХ веке, когда были созданы системы вооружения, в принципе способные уничтожить цивилизацию. (За счет этого, кстати, еще более возросла роль сознания в войне на основе возникновения феномена рефлексивного управления разрабатываемыми замыслами в ситуации ядерного шантажа⁷.) Но в феномене локальной войны мы опять возвращаемся к исходной точке, к генетически исходной форме войны как стремлению тотально уничтожить на всех уровнях систему жизнедеятельности противника. С этой точки зрения война как форма мыследеятельности противостоит состязательной игре и борьбе, в которой необходимость уничтожения противника либо вообще отсутствует, либо носит символический характер. В феномене локальной войны мы же сталкиваемся со стремлением противоборствующих сторон к тотальному полному уничтожению любыми возможными средствами противостоящей системы жизнедеятельности и всех ее сопровождающих духовных атрибутов: религии, культурных ценностей и т. д. Но как подобная форма, казалось бы, кровожадных пещерно-безудержных инстинктов оказывается возможной в конце ХХ века с его феноменом международного права и бесконечным числом носителей этого права — международных институтов? По всей видимости, это связано с тем, что сам создаваемый международный порядок тотально-жизнедеятельностно отрицает ряд исходных этнонациональных социокультурных образований и нацелен на их уничтожение. И, в частности, под эгидой вводимого и создаваемого международного порядка возникают проводимые в жизнь решения о геополитическом переделе сложившихся балансов: этнонациональных, конфессиональных, социально-стратовых и т.д. И, сообственно, в проектируемых рамках этих переделов  (например, идея Бжезинского — раскрошить Россию на бесконечное число карликовых государств) возникает феномен локальной неправильной войны с невероятным уровнем агрессивных устремлений уничтожить исходную социокультурную систему любыми средствами и способами. Проекты геополитических переделов, подобно идеям Киссинджера, во всеуслышание не заявляются и публично не распространяются — поскольку они человеконенавистнические и преступные. Они реализуются за счет слома сознания у групп населения, входящих в системы жизни, захваченные проектом передела. Так называемая национальная элита вдруг встает на точку зрения определенного проекта, не объявляя этого (ну, например, проекта уничтожения территориальной целостности России), и начинает с позиций этого проекта осуществлять консциентальную войну по отношению к собственному населению. Обнаружить это возможно только при условии вбрасывания глобального конструктивного (позитивного) проекта, противостоящего проводимому в жизнь проекту разрушения. Только после введения позитивного проекта впервые может быть высвечен и определен негативный проект, негласно и неявно являющийся точкой опоры в консциентальной войне. Таким образом, консциентальная война, как и неправильная локальная война на тотальное уничтожение определенных систем жизни, являются механизмами и определенными инструментами глобального передела мира. Но в чем состоят основные принципы организации мирового порядка, которые связаны с консциентальной войной и локальной неправильной войной по Friedrich A. Frhr. von der Heydte?

Тотальная антисистема и локальная химера

Сам феномен ядерной войны с ее возможностью полностью уничтожить все человечество, как ни странно, способствовал усилению политических групп, заинтересованных в локализации феномена войны. Одним из способов локализации и ограничения войны, превращения ее в управляемый феномен, является построение надстроечных институтов — ООН, МВФ, World Bank и т.д. — выполняющих функцию мирового правительства и вводящих мировой порядок. Этот феномен достаточно подробно рассмотрен группой Ларуша и, в частности, Дж. Тенненбаумом в истории создания (на основании идеи Рассела) мирового правительства, вооруженного ядерным оружием, первоначально в виде Пагуошской коференции. Смысл этого феномена состоит во введении устойчивой структуры однополюсного мира, отменяющей естественное право и этнонациональную историю (делающей их недействительными, хотя, конечно, сохраняемыми в виде текстов, легенд и басен) на основе создаваемой и тотально реализуемой либерализационно-финансовой идеи. До определенного момента этой либерализационно-финансовой идее противостояла коммунобюрократическая идея. И этот момент противостояния помимо постоянной опасности ядерной катастрофы, реализуемой во имя победы одной из этих идей, создавал условия для значительно большей свободы для государств, балансирующих между этими двумя окончательными и полными выборами… в пользу дьявола. Поскольку каждая из этих сталкивающихся идей является предельно искусственным подходом, отменяющим естественную этнорелигиозную историю и естественное право различных государств, и претендует на то, чтобы выступать в качестве судьи и вводить в жизнь различных государств и народов поправки и ограничения против опасных крайностей (как то: излишнее увлечение православием или исламом, славянской идеей или пантюркизмом), постольку освобожденная от оппозиционной контридеи, своего оппозиционного ограничителя, она приобретает тотальное безудержное всеподавляющее значение и стремление к распростарнению и реализации. Таким образом, налицо складывание тотальной искусственной антисистемы, и, безусловно, от подобной антисистемы будут больше всего страдать не подходящие ни под какие стандарты и нормы этнонациональные и социокультурные миры (например, Россия), которые, как известно, «умом (стремящимся к стандартности, западным шаблонам, добавим от себя) не понять, аршином общим не измерить». И хотя скалозубы от демократии будут стараться вместе с найшулями, данными нам, видимо, в вольтеры, выкорчевывать старые имперские инстинкты и строить правильные национальные государственности, это есть не что иное как перенесение на Россию идей формирования тотальной антисистемы. А в рамках тотальной антисистемы будут создаваться новые кирпичики — локальные химеры (очищенная от сербов перекрещенными полтора века назад в католиков сербами — теперь хорватами — Хорватия; очищаемая от русских Эстония), из которых должна складываться эта антисистема — типичным примером формируемой сейчас локальной химеры является Ичкерия. Если сравнивать структуру сегодняшних химер с примерами исторических химер, описанных Львом Николаевичем Гумилевым, например, Хазарии, в которых контакт между разными этносами переставал носить органический характер и начинал искусственно регулироваться, то мы увидим любопытную особенность: сегодняшние химеры — это сплошь и рядом государственные моноконфессиональные моноэтнические структуры, нацеленные на искусствено-идеологическое уничтожение потенциальных котлов нового этнонационального формирования. Как известно, таким котлом испокон веков была Россия, не ставшая в отличие от Западной Евопы, используя выражение В.В. Кожинова, «кладбищем народов». В ситуации формирования локальной химеры в соответствии со стратегией действия глобальной антисистемы и возникает локальная война. Эта локальная война нацелена на тотальное уничтожение органической глобальной системы локальной химерой. Эта локальная война сопровождается развязыванием консциентальной войны против народа — органической системы — для разрушения сознания в соответствии с искусственными принципами тотальной антисистемы. С точки зрения разрушения сознания своего народа Россия находится в страшном положении, поскольку для того, чтобы выявить, какому геополитическому проекту принадлежат представители ее собственных mass media, необходимо задать собственный глобальный проект с позиций России, а его-то как раз и нет. Ни разу за весь период войны в Чечне не был поднят вопрос: а что Россия и Чечня вместе могли бы построить? И этот факт, на наш взгляд, совершенно не случаен.

В подобных условиях появляется совершенно новая стратегическая единица для осуществления локальных войн в рамках заданных и прочерченных глобально геополитических прорывов.

Военно — промышленно — информационно — инвайроментальный комплекс против военно-промышленного комплекса
(новый тип имперского сознания в антиимперской оболочке)

В этих условиях складывается совершенно новая промышленно-оборонно-наступательная инфраструктура, которая начинает включать внутрь себя работу с сознанием, и это, на наш взгляд, отнюдь не случайно. Впервые на подобный феномен переорганизации инфраструктур военного дела и самой машины войны обратил наше внимание Andrew Ross в своей книге «The Chicago Gangster Theory of Life» в главе «Ecology of images». В этой главе Mr. Ross обсуждает механизм формирования общественного мнения международного сообщества и жителей США по поводу войны в Персидском заливе, построенный в средствах массовой информации путем использования вполне определенного типа дискурса, сложившегося именно в период действий международных сил против Ирака во время этой войны в заливе. Смысл этого дискурса связан с апелляцией к своеобразному заместителю высших ценностей — к экологии, которую якобы разрушают ублюдки и варвары — иракские хусейновские войска, осуществившие поджог нефти. Являясь сторонником культуркритического подхода, mr. Ross, не мог оставить без внимания тот факт, что данный тип дискурса является в лучшем случае односторонним, поскольку международные силы точно так же разрушали экологию пустыни и нанесли ей непоправимый ущерб, который эволюционно будет сглаживаться в течение нескольких веков, но это ни в коей мере не стало предметом отношения и рефлексии. Таким образом, средства массовой информации становятся важнейшим фактором, обеспечивающим поддержку или осуждение той или другой военной акции, и они создают и разрабатывают специальную систему «всеобщих» человеческих ценностей и прикрепленных к ним структур дискурсов, обращение к которым должно быть самоочевидным для конструируемого сознания члена мирового просвещенного сообщества. На особую роль средств массовой информации в структуре современного дела обращает внимание в своей панегирической книге, посвященной анализу войны в заливе, другой известный автор — Олвин Тоффлер⁸.

Итак, сейчас на место военно-промышленного комплекса встает другой комплекс: военная промышленность — средства массовой информации — окружающая среда. Информационная война — это война без фиксированных границ, без четко установленной принадлежности информационных систем той или другой воюющей стороне — когда собственные средства массовой информации могут осуществлять передачу стратегической информации противнику и разрушать сознание населения собственной страны.Современная война становится во все большей мере войной на поражение и разрушение сознания противника и консолидацию сознания своего собственного народа. Как показал опыт войны в Заливе, очень действенной оказалась риторика средств массовой информации по поводу разрушения окружающей среды Ираком. Сейчас аналитики Пентагона очень заинтересованы в обсуждении этого системного общественного понятия военно-промышленный комплекс — mass media — окружающая среда как единое целое. Но совершенно понятно, что в подобных условиях роль организованного сознания как профессиональных военных специалистов, так и населения страны, строящего свое отношение к происходящим событиям, возрастает.

C этой точки зрения, можно совершенно четко утверждать, что способ рассмотрения в качестве единицы военной инфраструктуры исключительно военно-промышленного комплекса является устаревшим и проигрышным. Сегодня необходимо очень четко связывать военно-промышленный комплекс и ту систему сознания, которая заинтересована в его поддержании, наращивании и эффективном использовании. Если пользоваться языком схем, то получается, что ВПК нарисован внутри определенной системы сознания. Если эта система сознания очерчена и выявлена, она может стать предметом воздействия со стороны средств массовой информации. Самый худший вариант, если система сознания, заинтересованная в существовании ВПК, явно представлена для противника, но ее контуры абсолютно неясны для представителей самого ВПК. Другим языком, у ВПК отсутствует стратегическая доктрина и мировоззрение. Разрушение этой системы сознания в дальнейшем равносильно разрушению и уничтожению военно-промышленного комплекса. И это сегодня проявляется во всех сферах общественной жизни в России, например, при лоббировании бюджета в интересах разрушенной и поваленной «оборонки», в попытках сформулировать концепцию государственно-общественной (национальной) безопасности или задать военную доктрину. Для представителей российского ВПК неясно то глобальное мировое сознание, прочерченное с позиций России, которое сегодня будет формировать свой военно-промышленно-информационно-инвайроментальный комплекс. А добродушно поверить, что весь мир — наши братья, как-то мешает российская история и бомбардировки Ирака, которые, впрочем, в ряде российских mass media уже названы примером справедливой демократии.

«Слипание» неправильных малых войн и организованной преступности
как новый всемирно-исторический феномен

Но мы сегодня вынуждены рассматривать совершенно новый феномен, связанный с пересечением и в отдельных случаях объединением неправильных малых войн и организованной преступности. Все это явно увеличивает и без того огромную неопределенность малой войны, предполагающей включение в рассмотрение феномена сознания. Речь идет не просто о связи лиц, ведущих малую войну, с лидерами организованной преступности, что, безусловно, имеет место (вспомним знаменитую историю с поддельными авизо, изготовленными чеченскими группировками). Речь идет о том, что в случае локальной войны без всяких правил на тотальное уничтожение все средства хороши, и поэтому в арсенал этих средств оказываются, безусловно, включены и все типы антисоциальных криминальных действий, соорганизованные в специальные разрушительные механизмы. Можно выдвинуть даже более сильный тезис: неправильная малая война обязательно опирается на механизм организованной преступности, но ошибка специалистов, которые ведут с ней борьбу, состоит в том, что они стремятся при квалификации данного феномена ограничить все только определениями организованной преступности. Хотя речь идет о значительно более зловещем феномене — подлинной войне против государственности страны, в которую включены в том числе лица из собственно государственного аппарата, разрушающие сознание населения страны. И, конечно, такими простыми мерами, как введение чрезвычайного положения, здесь не обойдешься. Поскольку допущение чрезвычайного положения означало бы, что люди, поддерживающие локальную войну против государственности собственной страны, изнутри, добровольно бы дали возможность осуществить «просвечивание» и определять, кто есть кто. Но феномен локальной войны в рамке глобального геополитического передела потому и возникает, что группа лиц, допускающая разрушение своей страны в результате передела, не хочет, чтобы основания ее действий были выявлены. Таким образом, в качестве решения предлагается то, что привело к возникновению самой проблемы.

Огромная неопределенность локальной войны, требующая большой дифференцирующей работы сознания, состоит в том, что, с одной стороны, локальная война выступает как уголовно-криминальные действия боевиков, а с другой стороны, эти действия интерпретируются средствами массовой информации и понимаются самими боевиками как имеющие высокое идейное содержание. Но подобная неопределенность означает лишь то, что скрытно, неявно ведется работа по изменению самоопределения людей, людей «перекрещивают», используя скрытые для них основания. С этой точки зрения, локальная война есть война с параллельно запущенными процессами пересамоопределения. Если обычная регулярная война предполагает, что процессы самоопределения и идентификации произошли до начала военных действий, и их внезапная смена в ходе военных действий запрещена и расценивается как предательство, то в случае малой неправильной войны процессы самоопределения и переидентификации сопровождают само течение военных действий. И именно поэтому велика и огромна роль средств массовой информации в воздействии на население при осуществлении этой переидентификации, этого пересамоопределения. Следовательно, для того, чтобы сделать процесс явным, надо ввести альтернативный глобальный проект самоидентификации и начать его обсуждать в средствах массовой информации — в случае с Чечней это проект единой неделимой России и регионального развития полиэтнической Чечни в структуре России. Но в настоящий момент подобный проект даже не озвучен. Но именно введение альтернативного глобального проекта впервые позволяет:

— контролировать работу средств массовой информации и выявлять основания, почему тот или иной журналист действует тем или другим образом;
— активно влиять на процесс самоопределения больших групп населения в нужном направлении.

Но именно процесс самоопределения в рамках альтернативного глобального проекта и позволяет впервые начать растягивать две слипающиеся функции: организованную преступность и идейную целевую войну. Поскольку, если значительные группы населения перестанут видеть за действиями боевиков освободительный характер, эти действия перемещаются в разряд чисто криминальных. А идейная убежденность повстанцев превращается в оголтелый фанатизм криминальной группы. Но в этом случае мы подходим к пониманию очень странного феномена войны, при котором процессы изменения сознания в ходе войны существенно влияют на ход самой войны — это и есть, на наш взгляд, природа консциентальной войны. И если Россия не хочет в дальнейшем проиграть все последующие войны, ей придется считаться с этим фактом. Этот же факт требует в понимании природы подобной войны выходить за чисто ведомственные границы, что, конечно, до настоящего момента делается с большим трудом. Поскольку, например, организованная преступность может выступать то самостоятельным криминальным предприятием преступных групп, то становиться средством проведения локальной войны. Но помимо чисто стандартных так называемых межведомственных комиссий, якобы способных решить данную проблему, но ничего до настоящего момента еще ни разу не решивших, необходим совершенно другой тип сознания — мы называем его методологическим многомерным сознанием (ММ-сознанием), который способен ставить и осознавать данную проблему как таковую.

Имиджаэробика и «Я есмь Я» в сакральном пространстве
(можно ли победить Дух, сознание и разрушить Weltgericht)

Обсуждая основные приемы консциентальной войны, направленные на разрушение сложившихся структур сознания, мы должны совершенно четко отдавать себе отчет, что все они абсолютное ничто по сравнению с процессами идентификации личности и восстановления ее самосознания, развертывающимися в пространстве святости. Но основная задача организуемой консциентальной войны и состоит в том, чтобы не дать противнику восстановить это самое сакральное пространство, являющееся основой воспроизводства данного этноса. С этой точки зрения, действующие сегодня в России средства массовой информации (ОРТ и НТВ прежде всего) нацелены на то, чтобы создать вторичную своеобразную форму рассудка, внутри которой ряд вопросов просто будет отсутствовать и ставить их будет невозможно. Должен испариться и исчезнуть субъект их постановки. Фигура информированного «подлинно демократичного» журналиста становится основной «стопидентификационной» фигурой, которая предполагает отождествление с ней, заимствование ее взгляда на происходящие события и, фактически, снятие и отмену своего собственного самоопределения. Но возникает вопрос, в какой мере это произвольное имиджконструирование — своеобразная имиджаэробика — способно разрушить оестествленные в истории, культуре, литературе процессы построения собственной самотождественности. Вопрос ставится именно так: русская культура и история против средств массовой информации и журналистов как «представителей нарождающегося нового среднего класса», как они называют сами себя. Тогда можно понять и смысл словосочетания «российская революция», который они относят к событиям «путча» 1991 года. Речь идет о попытке сломать и переделать архетип российско-советского сознания, результатом которой должно стать сознание с внутренним маленьким гомункулюсом в виде журналиста из НТВ с его комментариями. Вживление в ткань сознания своеобразного идентификационного цензуратора («кеши из ящика») составляет смысл и основную цель переделки сознания. Такая переделка представляет собой не что иное, как тихое введение новой моноидеологии, внешне имитирующей и несогласие с властями, и оппозиционные критические мнения, но не позволяющей даже касаться энергий русско-российского архетипа, искаженного коммунистической идеологией. Именно эта идеология и должна «цивилизовать» и «окультурить» российско-русское сознание и подвести, превратить историю, понимаемую Гегелем как Weltgericht (мировой суд), в заранее фабрикуемое группой стряпчих дело. То есть речь идет о создании технологии управления историей. В какой-то мере речь идет и о создании совершенно особого антропологического существа — своеобразного биоида с сознанием, которое специально ограничено, и человек, являющийся носителем данного сознания, оказывается избавлен от ряда вопросов, он их просто вообще больше не обсуждает и не задает.

Данный формируемый тип сознания оказывается значительно более искусственным, чем сознание, соответствующее коммунистической антропологии. Как утверждал Н.А. Бердяев в книге «Истоки и смысл русского коммунизма», коммунистическая антропология есть не что иное, как традиционная российская матрица сознания, основанная на идее мессианского служения русского народа, предполагающая прорывные глобальные цели, в которую заложено инородное этой матрице содержание — пролетарский интернационализм, утверждение коммунизма во всем мире и т.д. Тот тип переделки сознания, который проделывается в настоящий момент, состоит в разрушении самой исходной матрицы. Основная идея этой переделки предполагает построение умеренно ограниченного существа, соответствующего всем международным стандартам, которое будут допускать в международный европейский дом. Но данная проделываемая операция предполагает тотальный слом всех уже существующих механизмов самоидентификации. И создаваемая новая искусственная матрица сознания нацелена только на одно — на основе медиокризации и поравнения⁹ разрушить уже сложившиеся искусственно-естественные механизмы работы сознания, в частности, то, что всегда вызывало зависть и ярость всех врагов и противников России — способность русских в условиях катастрофы и страшной угрозы к гигантскому мобилизационному рывку.

Здесь мы подходим к обсуждению очень интересных механизмов этнической истории, разработанных Л.Н. Гумилевым, в частности, его идей пассионарности. Мы считаем, что выявленный и зафиксированный Л.Н.Гумилевым феномен пассионарности вместе с тем является в его концепции своеобразной загадкой, не получившей своего объяснения. Связывать происхождение пассионарности с излучением энергий в атмосфере земли нам представляется не вполне обоснованным. Нам представляется, что пассионарность является культурно-природным процессом, а не чисто природным. Говоря другим языком, надо еще, чтобы Бог захотел дать этносу энергию, приводящую к вспышке пассионарности, за служение, за предназначение, которое открылось данному народу, за уже осуществленную безупречную жизнь и т.д. Ясно одно, что именно завет с Богом может лежать в основе энергии этноса, потеря этого завета или выхолащивание его равносильно потере энергии этноса. Кстати, описываемый Гумилевым возраст этноса и может означать не что иное, как замещение первоначально непосредственно ярко переживаемой связи с богом бесконечным числом все более и более абстрактных ритуалов¹⁰. В этом замещении все более и более конвенциональным и менее символическим ритуалом связи этноса с Богом и отходе от первоначально органической связи и представлен натурально возраст этноса. И безусловно, что религиозное пространство, в котором воспроизводится и транслируется смысл связи данного этноса с Богом и его служения, назначение этноса, является священным для данного народа. Утеря этого пространства равносильна потере энергии, дряхлению и смерти этноса.

Итак, формируемой фиктивной псевдоформе самосознания россиянина может быть противопоставлено только восстановление пространства святости, внутри которого идентификация осуществляется совершенно иным образом, на основе использования других механизмов. И, конечно, с личностью, восстанавливающей в сакральном пространстве тождество самосознания, описанное в фихтевской философии в соответствии с принципом «Я есмь Я», сделать что-либо вряд ли удастся. Есть, в принципе, два важнейших механизма идентификации — это установление связи с могилами предков и простраивание своего назначения, назначения своего рода и своего народа в будущем. Именно эти две простраиваемые связи дают личности энергию. Но возникает следующий вопрос. Либо эти могилы останутся сохранными и нетронутыми святынями, либо они будут перебуравлены безразличными чужими пришедшими туда людьми, для которых эти места захоронения не являются предметом культа и почитания. И точно так же, либо простраиваемое нами будущее будет подхвачено и продолжено последующими поколениями, либо энергия, затраченная на его осуществление, иссякнет, а наши проекты умрут вместе с нами. Разрыв связи с могилами и с будущим поколением, для которых будут важны или безразличны наши могилы, есть способ стирания себя из этнородовой матрицы полиса, то есть действительное сползание в ничто. Оно равносильно для античного сознания изгнанию соотечественника из полиса без права вернуться назад и отлучение его от могил предков, от храмов, вывод его за пределы матрицы космополиса. Нечто подобное и осуществляется в консциентальной войне — надо разрушить для жителей данной страны этнородовую идентификационную матрицу. И этот факт будет знаменателен по двум обстоятельствам: во-первых, это разрушение и знаменует восстание среднего человека против Рода, культуры и истории, что характерно для Нового времени. Во-вторых, рассыпание собственной этнородовой идентификационной матрицы означает разрешение помещать вас в любую произвольную другую. А задача консциентального оружия в том и состоит, чтобы так освободить организацию сознания человека от различных культурных ограничений, чтобы его можно было помещать в любые матрицы. Хотя следует отметить, что, действительно, все наши противопоставления и споры идут вокруг одной весьма тонкой и хрупкой вещи — либо нам важно, что будет происходить после нашей смерти, либо нам это в большой степени безразлично.

Но возникает вопрос: что для россиян является или может быть подобным сакральным пространством? Таким сакральным пространством, помимо пространства Церкви, в России может быть только восстановленная идея государственности (Бога, Царя, Отечества, или другой ряд: Царя, Родины, Веры) как носитель исторической справедливости, позволяющая поднять из грязи и сделать принципиальным для россиянина идеал служения. Грибоедовское «служить бы рад, прислуживаться тошно» очень верно отражало ценностные ориентиры российских людей, в том числе нерусских инородцев, свободно инкорпорированных за верную службу в российский полиэтнос. Именно на уничтожение идеи служения и направлена хамоватая и с виду интеллектуально-критическая либеральная идея. Ей, на первый взгляд, противостоит хамоватое и вороватое новое посткоммунистическое российское государство, неспособное ни вовремя выплатить зарплату, ни прекратить разрушение России и войну в Чечне с гигантским объемом в своих действиях фиктивно-демонстративных продуктов. Именно в рамках этого противопоставления возникает ощущение, что либеральные средства массовой информации защищают человека, личность, выступая против некомпетентного государства. Получается же совершенно обратное — личность полностью деструктурируется, поскольку критике оказывается подвержена идея российской государственности как стержня жизни в России, так как не задается никакого положительного идеала Российской государственности. А без этой идеи не может быть и никогда не было русских.

И здесь возникает одна странная и очень дикая идея — а может быть, не противопоставляясь, наоборот, попробовать не восстанавливать монархию и российскую империю (первоначально хотя бы в ходе продолжения расследования причин ее гибели, восстанавливая правду — почитание царя-мученика и семьи великомучеников), а наоборот, всеми силами наброситься на американизацию всей страны, поскольку в русских руках эта идея американской демократии превратится в нечто совершенно другое, что в нее совсем не вкладывали отцы-основатели. То есть — не надеть ли на себя американизм как личину? Не выступает ли американизация как условие спасения русскости? Тем более в приципах американской демократии есть как минимум два важнейших момента, которые в любом случае придется осваивать русским людям. Это, во-первых, идея самоорганизации саморазвития самодеятельности¹¹, а во-вторых, необходимость создания образцов политического дискурса, задающих способ самоопределения политического лидера и населения. Только порождение подобных образцов политического дискурса способно сделать российскую сферу политики публичной, когда на глазах у всего населения лидер будет показывать, как он осмысляет ситуацию и принимает решение, меняющее его собственное поведение. Без появления подобных образцов сфера политического действия в России будет по-прежнему напоминать по меткому выражению У. Черчиля «схватку бульдогов под ковром», когда о том, что произошло, можно судить лишь по тем трупам, которые выносят после очередной остервенелой схватки. При подобном подходе американизация выступает способом спасения русскости. Но с точки зрения консциентальной войны — это один из самых принципиальных и эффективных приемов: выявить глобальный навязываемый проект, который используется в качестве «мясорубки» по переделке и трансформации эволюционно-естественно сложившихся форм организации сознания, и начать развертывать этот проект, исходя из собственной позиции. И организуемая в этом случае российсская американизация не имеет никакого отношения к американскому способу жизни как таковому. Но может ли Россия задать глобальные проекты, не заимствуя чью-либо форму, а исходя из собственных оснований?

Глобальные цивилизационно-мессианские проекты,  задающие реальный выход за рамки этой цивилизации как условие переидентификации русского этноса.

Русскому полиэтносу можно сохраниться как самостоятельной величине в условиях начавшейся псевдодемократической операции по слому естественно сложившихся форм идентификации, только осуществляя переидентификацию в масштабах всего исторического универсума. То есть сохраниться российскими и русскими можно, только если начать ставить цели мирового развития с позиции России — прожигать и пробивать дырки в уже заполненном и, казалось бы, определенном коридоре заданного мирового прогресса. Поскольку постановка целей предполагает действие, — то это действие, осуществляемое населением России, и будет задавать российскость и русскость. И здесь мы опять имеем много заготовленного в нашей русской истории: русско-российский полиэтнос — это по-даосски пустой, открытый к новому народ с чудовищной энергитийностью прошлого — и идеи русского космизма, и проект Федорова возрождения мертвых, и идеи уникального регионального транспорта, позволяющие совершенно по-новому осваивать пространства Западной Сибири и Дальнего Востока и идея компьютерных систем, создающих вспомогательные усиливающие среды для работы человеческого сознания, и идеи агробиореволюций, порождающих огромные объемы растительной пищи. И надо четко отадавать себе отчет, что создавать подобные прорывные проекты нам никто не мешает. При этом надо осознать четко только одно — существовал занавес, сейчас шторки открыли, и это должно быть использовано только для одного — осознать и образовать себя для осуществления социокультурного созидательного рывка. С этой точки зрения, одной из задач образования является формирование как можно большего количества людей, головы которых заполнены радикальными прорывными проектами и знаниями об основных результатах развития наук. Очень важно, чтобы эти проекты не носили с самого начала сиюминутно прагматического характера и не были прикреплены к запросам и сформированным потребностям населения (как это получилось с Японией, когда развитие микроэлектроники и телевидения начинает диктоваться сложившейся системой запросов богатого населения Западной Европы и Америки). Проблема состоит в том, как трансформировать и изменить сами эти запросы. Нам нечего здесь гнаться за японцами и стремиться занять рыночные щели подобным образом. С существующей в настоящий момент в России культурой производства мы вряд ли сможем составить им конкуренцию в удовлетворении все более дифференцированных и все более хитроумных индивидуальных потребительских запросов. Это не означает, что нам этим вообще не надо заниматься, этим, безусловно, кто-то должен в России интересоваться, но это не может быть главным направлением «рывка», не может быть стратегией движения. Анализу выбора стратегии рывка посвящена другая наша коллективная монография — «Методология русского чуда», здесь же, обсуждая проблемы консциентальной войны, мы хотим зафиксировать лишь, что для жизни и развития российско-русского сознания необходимо предложение тысячелетней оптимистической перспективы совершенствования систем жизни, которые бы стали осваивать российские люди. Именно наличие и серьезная разработка практических проектов, нацеленных на освоение новых форм жизни способны раздавить все имеющиеся геоглобальные проекты, связанные в основном с переделкой существующих форм раздела мира. Итак, должен быть предложен рывок, связанный с напряженным подвигом в улучшении систем жизни, а не с удовлетворением сложившейся системы потребностей. Кратко обрисуем возможное существо этого рывка:

1. Этот рывок должен быть связан с возможностью освоения и формирования способа жизни, который могли бы вести российские семьи одновременно в Сибири, на Дальнем Востоке, на дне океана, на поверхности Марса.
2. Формы поселения должны складываться вокруг своеобразных инструментально оснащенных колонизационно-производственно-исследовательских станций, на которых живет одна или несколько семей. Эти станции должны совмещать в себе функцию микрозавода, агростанции, исследовательской лаборатории, центра телекомпьютерной связи, траспортной станции.
3. Люди, подготовленные к жизни на подобных станциях, должны владеть к окончанию школы представлениями о направлениях основных прорывов в инженерно-естественнонаучных дисциплинах и навыками проектно-разработческой и исследовательской работы.
4. Работа по освоению выделенных приоритетных направлений — создание атмосферы и автономных систем жизни на Марсе и на дне мирового океана, практическое освоение новых типов энергии, продление способностей организма к жизни до трехсот лет — должна вознаграждаться государством, что будет способствовать складыванию проекта «Меритального российского общества» — общества, где заслуги служения обязательно вознаграждаются.

Итак, основная идея переидентификации российско-русского этноса связана, на наш взгляд, со стремлением породить новые способы освоения жизни на основе прорывных проектов.

Примечания

Юрий Вячеславович Громыко — доктор психологических наук, президент Московской академии развития образования, ректор Столичного методологического университета

1 Понятия мыслеформы, мыслеобраза заимствованы нами из неопубликованного доклада Е.Л.Шифферса, посвященного проблемам самоубийства.

2 Мы не являемся сторонниками коммунистического режима, просто, на наш взгляд, предательство при всех режимах является предательством, а, скажем, верность, неважно чья — А.В. Коржакова или личного врача семьи Николая Второго — является нравственно-этической добродетелью. А также простое доказательство того, что произошло предательство, состоит в том, что у России отсутствует собственный путь движения, не укладывающийся в убогие схемы бюрократического коммунизма (за которые так и не вышел Зюганов) и антигосударственного либерализма (Чубайс, Лебедь). См. нашу книгу «Методология русского чуда».

3 См. Friedrich A. Frhr. von der Heydte. Der moderne Kleinkrieg. Wiesbbaden, 1986.

4 Как остроумно заметил Ю.В. Крупнов: «Это — локальная тотальная война».

5 Символическое, кстати, не означает фиктивно-демонстративное и халтурное.

6 Поэтому, когда А.И. Лебедь сетовал на солдат российской армии, воюющих в кроссовках «Адидас», он просто не понял, что для ряда солдат война перестала быть символическим действом по правилам, когда противоположная сторона их убивает без всяких правил.

7 См. В.А.Лефевр. Конфликтующие структуры.

8 См. А.Tofffler and H. Toffler. War and antiwar in 21 century. N.Y., 1993.

9 Очень интересно, что несмотря на лозунги «Обогащайтесь!» и огромное социальное расслоение, которое приводит к формированию гигантских различий в способах жизни людей в России, происходит одновременно страшное усреднение в целях, помыслах и взглядах огромных масс людей.

10 Хотя есть, конечно, и другой план, четко выделенный Гумилевым — вступление разных этносов друг с другом в органическое единство, при котором этносы могут либо усиливать, либо одряхлять друг друга.

11 Принцип трех «С» — самоорганизация саморазвития самодеятельности — был сформулирван Г.П. Щедровицким в 1990 году.

Метки: журналистика, социология, эпистемология