ТЕОРИЯ КОММУНИКАЦИИ КАК ОБЛАСТЬ ЗНАНИЯ

Феноменологическая традиция: коммуникация как проживание иного опыта

Феноменологическое понимание диалога — это не теория, навязанная сверху по каким-то автократическим соображениям, но демонстрация коммуникативного процесса, каким он предстает в жизненном опыте (Pilotta & Mickunas, 1990. P. 81).

Коммуникация предполагает непонимание; я самым жестким образом поставлен в ситуацию коммуникации с другим, когда осознаю, что кто-то подошел ко мне, но не понимаю зачем и не вполне понимаю, что он, она или некто говорит (Chang, 1996. Р. 225).

В феноменологической традиции, относящейся в основном к XX в., идущей от Гуссерля и феноменологов экзистенциального и герменевтического направления и включающей таких разных мыслителей, как Мартин Бубер, Ганс-Георг Гадамер и Карл Роджерс, коммуникация рассматривается как диалог, или проживание иного опыта. Коммуникация, понимаемая таким

96

образом, объясняет взаимосвязь тождества и различий в доверительных человеческих отношениях и совершенствует коммуникативные практики, делающие возможными и сохраняющие подобные отношения.

Подлинная (authentic) коммуникация, или диалог, основана на опыте прямого, неопосредованного контакта с другими людьми. Коммуникативное понимание начинается в дорефлексивном опыте, исходящем из нашего телесного существования в общем жизненном мире. Если оставить в стороне дуализм духа и тела, субъекта и объекта, как призывают феноменологи, то можно увидеть, что прямой, неопосредованный контакт с другими представляет собой самый реальный и крайне необходимый опыт, хотя он может быть скоротечным, легко переходящим в какую-либо форму неаутентичности. Например, если я почувствовал на себе чей-то холодный или сердитый взгляд, вначале я переживаю этот взгляд как направленное на меня прямое выражение холодности или гнева другого человека, а не как внешний знак внутреннего душевного состояния этого другого, который может быть истолкован разными способами (см. Pilotta & Mickunas, 1990. P. 111-114). Переживая таким образом отношение другого ко мне, я напрямую ощущаю наше сходство и наше различие, не только другого как другого для меня, но и себя самого как другого для него.

Следовательно, феноменология подвергает сомнению положение семиотики о том, что межсубъектное понимание может быть передано только с помощью знаков (Stewart, 1995, 1996), так же, как и положение риторики о том, что коммуникация предполагает искусное или стратегическое использование знаков. Хотя «диалог не является простой случайностью» (за исключением мимолетных опытов), он в то же время не может быть и «запланирован, объявлен или определен чьей-то волей» (Anderson, Cissna & Arnett, 1994. P. XXI). Мое переживание гнева другого человека может быть подтверждено в диалоге, который сделает более глубоким наше взаимопонимание, но никакое сознательное усилие с моей стороны не может гарантировать успешный результат опыта, который, при нормальном ходе событий, вероятнее всего отдалит нас. Среди парадоксов коммуникации, которые выявляет феноменология, один связан с тем, что сознательное стремление к цели, какими бы благими ни были чьи-то намерения, уничтожает диалог, поскольку личные цели и стратегии оказываются барьером на пути непосредственного ощущения себя и другого. Проблемы коммуникации, с точки зрения феноменологической традиции, возникают из необходимости и в то же время объективно существующей сложности (вероятно, даже практической невозможности) постоянно поддерживать доверительную коммуникацию между людьми.

Феноменологическая традиция, несмотря на загадочный язык, к которому она часто прибегает, может вызвать доверие простых людей благодаря риторической апелляции к разделяемым многими взглядам, что мы можем и

97

должны относиться друг к другу как к личностям (Я — Ты), а не как к вещам (Я — Это); что важно признавать и уважать различия, учиться у других, искать общее, избегать поляризации и стратегической нечестности в человеческих отношениях. У всех нас есть опыт встреч с другими людьми, когда нам казалось, что мы пережили мгновенное понимание без слов. Мы все знаем, а феноменологи разными способами подтверждают это, что честность — лучшая политика, что отношения взаимной поддержки существенно важны для нравственного развития личности и что человеческие отношения, которые вызывают наибольшее удовлетворение, характеризуются взаимностью и отказом от доминирования.

Феноменология, однако, не только убедительна, но также интересна с практической точки зрения, поскольку считает диалог идеальной формой коммуникации, хотя демонстрирует неизбежную трудность поддержания диалога. Она подвергает сомнению нашу привычную веру в надежность методов, используемых для достижения хорошей коммуникации. Она про-блематизирует такие естественные, с точки зрения здравого смысла, разграничения, как, например, между умом и телом, фактами и ценностями, словами и вещами.

Феноменология разделяет стремление риторической теории к поиску общего у людей с разными взглядами и исходное положение семиотики о том, что глубинные проблемы коммуникации связаны с межсубъектным пониманием. Тем не менее феноменология резко расходится с риторикой по вопросу подлинного (аутентичного) как противоположного искусственному и столь же радикально с семиотикой по проблеме связи между языком и значением. С точки зрения риторики, феноменология выглядит безнадежно наивной или беспомощно идеалистичной в решении практических дилемм, с которыми коммуникаторы могут столкнуться в реальности, в то время как риторика, с феноменологической точки зрения, может казаться чрезмерно циничной или пессимистичной в представлении о потенциале аутентичного человеческого контакта. Если риторика и феноменология объединяются, в результате, как правило, возникает антириторическая риторика, в которой убеждение и стратегическое действие заменены диалогом и открытостью по отношению к другому (например, Brent, 1996; Foss& Griffin, 1995; Freeman, Littlejohn & Pearce, 1992), или герменевтическая риторика, в которой преуменьшаются роли теории и метода в коммуникативной пракгике (Gadamer, 1981; Leff, 1996).

В отношении семиотики, как показал Стюарт (Stewart, 1995, 1996), феноменологическая традиция со своей доктриной коммуникации как прямого контакта принципиально оспаривает разграничение между словами и вещами, а также положение о том, что коммуникация может происходить только посредством знаков. Комбинация семиотики и феноменологии может создать теоретическое соединение, если и не достаточно плотное, то деконсгрук

98

тивно взрывное (например, Chang, 1996; Lanigan, 1992). Отвечая на постструктуралистский вызов, приверженец традиционной семиотики утверждает, что знаки должны иметь устойчивые значения, чтобы коммуникация могла осуществиться на практике (Ellis, 1991, 1995), тогда как последователь традиционной феноменологии повторяет, что коммуникативное использование языка является формой прямого, неопосредованного контакта между людьми (Stewart, 1995).

Петере (Peters, 1994) косвенно проиллюстрировал то, что в споре между семиотикой и феноменологией прагматично поставлено на карту. Обычно утверждается, что межличностное взаимодействие является базовой формой человеческой коммуникации, а массовая или технологически опосредованная коммуникация, в лучшем случае, жалкий суррогат прямого контакта. Петере (Peters, 1994), в ряде случаев жестко критиковавший семиотику последователей Локка (Peters, 1989), здесь опирается на положение семиотики об имеющемся «разрыве» между отправлением и получением сообщений для того, чтобы доказать, что именно массовая коммуникация, а не межличностная, выполняет роль базовой. «Нет расстояния огромнее, чем расстояние между двумя умами», — утверждает он и продолжает: «Диалог скрывает общие черты дискурса, более очевидные в тексте, и особенно факт дистанцирования» (Р. 130). В заключение, однако, Петере признает, что и диалог, и опосредованная коммуникация важны, но их трудно объединить вследствие «постоянного конфликта между общими и специфическими видами обращения» (Р. 136). Только диалог способен удовлетворить основные человеческие потребности в «товариществе, дружбе и любви», но массовая коммуникация отражает «равно благородное стремление» к нормативной универсальности, часто конфликтующей с потребностью в интимности (Р. 136). «Разграничение между межличностной и массовой коммуникацией скрывает утопическую энергию» (Р. 136) и потенциально освещает «наше затруднительное положение как существ, принадлежащих и семье, и полису» (Р. 137).

Метки: информационное общество, коммуникация, методология, образование, теория