ТЕОРИЯ КОММУНИКАЦИИ КАК ОБЛАСТЬ ЗНАНИЯ

29 октября 2010

от admin

Критическая традиция: коммуникация как дискурсивная рефлексия

Для коммуникативной модели действия язык актуален только с прагматической точки зрения: при использовании предложений с ориентацией на достижение понимания говорящие обсуждают отношения с миром не только непосредственно, как в телеологическом, нормативно регулируемом или драматургическом действии, но и рефлективным способом. … Они более не соотносятся напрямую с чем-то в объективном, социальном и субъективном мирах; вместо этого они обдумывают свои высказывания с учетом возможности того, что их обоснованность будет опровергнута другими деятелями (Habermas, 1984. Р. 98).

Когда мы наблюдаем принуждение, ограничивающее наш выбор, то осознаем отношения власти; когда мы воспринимаем только сам выбор, то живем во власти и воспроизводим власть (Lannamann, 1991. Р. 198).

Систематически искажаемая коммуникация — это процесс, проходящий внутри определенных систем, если последние стратегически (хотя и в скрытом состоянии) работают, скорее, на воспроизводство, чем на производство самих себя (Deetz, 1992. Р. 187)

Невыполнимость — таков основной вывод, который можно сделать из высказывания, что власть становится ненадежной, когда о ней размышляют (Krippendorff, 1995. Р. 113).

106

Истоки критического направления теории коммуникации можно обнаружить в платоновской концепции сократической диалектики как метода достижения истины при обмене мнениями в дискуссии путем постановки вопросов, провоцирующих критическое размышление о противоречиях, которые становятся явными в данном процессе. Критическая теория коммуникации обращает внимание на определенную нестабильность, присутствующую, согласно Хабермасу (1984), в каждом акте коммуникации, направленном на достижение взаимопонимания, на встроенное предубеждение к четко сформулированным, проблемным и абстрактным суждениям, которые считаются лживыми, небрежными или необоснованными. Коммуникация, которая предполагает только передачу — получение или ритуальное согласие по поводу значений, является несовершенной, искаженной, неполной. Подлинная коммуникация осуществляется только в процессе дискурсивной рефлексии, которая стремится к идеальной полноте, никогда не достижимой в полной мере, однако рефлексивный процесс сам по себе является освобождающим.

Традиция критической социальной теории (в широком смысле) идет от Маркса, франкфуртской школы к Хабермасу или, с другой стороны, от течений позднего марксизма и постмарксизма к современным теориям политической экономии, критическим исследованиям культуры, феминистской теории и родственным теоретическим направлениям, связанным с новыми социальными движениями (такими, как постколониальная теория и теория нетрадиционной сексуальной ориентации)²⁶. Для критической теории коммуникации основная «проблема коммуникации» в обществе вызывается материальными и идеологическими силами, которые препятствуют или искажают дискурсивную рефлексию. Такой подход к коммуникации позволяет объяснить, как социальная несправедливость поддерживается идеологическими установками и как справедливость потенциально может быть восстановлена коммуникативными практиками, которые делают возможной критическую рефлексию или рост сознательности, что помогает вскрывать эти установки и, тем самым, открывает возможность политическому действию освободить людей от них.

Критическая традиция становится убедительной, с точки зрения неспециалиста, когда обращается к привычным мнениям о постоянном присутствии в обществе несправедливости и конфликтов, о способах, с помощью которых сила и власть могут взять верх над правдой и разумом, о возможностях, которыми обладает совместное обсуждение проблем для освобождающего озарения, демистификации и даже осознания того, что кого-то «использовали». Критическая теория апеллирует к общепризнанным ценностям свободы, равенства и разума, в то же время подвергая сомнению множество наших привычных представлений о том, что разумно. Она подвергает критике положение об естественности социального порядка и оспаривает раци

107

ональную обоснованность любой власти, традиций, привычных мнений, включая традиционные мнения о самой природе разума, которые, с точки зрения критической теории, исказили разум в угоду капитализму, расизму и патриархату. Она оспаривает обыденные мнения об объективности и морально-политической нейтральности науки и техники; подвергает критике распространенный индивидуализм нашей культуры и идеологическое доминирование инструментального разума, положение о том, что рациональность заключается исключительно в обдумывании целей и средств, где цели могут быть выбраны только волюнтаристски, исходя из личных интересов. Критическая теория является или, по крайней мере, пытается быть максимально практичной теорией, хотя ее понимание того, что является практичным, резко расходится с общепринятым. Принципиально, вслед за Марксом, она ставит своей целью не понять мир и, уж конечно, не учить студентов тому, как достичь успеха в этом мире. Главное для нее — изменить мир практически, посредством теоретически осмысленных социальных действий.

Любое из направлений теории коммуникации можно повернуть в саморефлексирующее, критическое русло и создать тем самым смешанный вариант, как, например, критическая риторика (McKerrow, 1989) или критическая семиотика (Hodge & Kress, 1993; Fairclough, 1995). Самыми интересными, с точки зрения диалогически-диалектической связи, являются попытки признать противоречия между критической теорией и другими традициями теории коммуникации и преодолеть их, что, например, проделали Кондит (Condit, 1989) и Фаррелл (Farrell, 1993) в риторической теории. Литература по критической теории, направленная против социокультурной теории, огромна, она почти сопоставима со всей массой работ по современной социальной теории, поскольку содержанием критической теории выступает критика воспроизводства социального порядка, который, в свою очередь, является центральной темой социокультурной теории.

Вместе с тем критическая теория, по моему мнению, предлагает модель коммуникативной практики, которая радикально отличается от социокультурной модели коммуникации как (вос)производства. Для ученого, занимающегося критической теорией, деятельность, которая просто воспроизводит существующий социальный порядок, и даже та, которая создает новый социальный порядок, еще не является подлинной коммуникацией. Для того чтобы в основе социального порядка было подлинное взаимопонимание (в отличие от стратегического манипулирования, подавляющего конформизма или пустого ритуала), коммуникаторам необходимо время от времени ясно формулировать, ставить вопросы и открыто обсуждать имеющиеся различия в их суждениях об объективном мире, моральных нормах и личном опыте (Habermas, 1984. Р. 75-101; см. также Deetz, 1992, 1994).

Критико-теоретическая модель коммуникации как дискурсивной рефлексии, таким образом, близка феноменологической идее диалога, к которой,

108

однако, добавляет отчетливый диалектический аспект. В критической теории феноменологический диалог рассматривается как идеальная форма коммуникации, но форма, которую существующие социокультурные условия могут превратить в свою противоположность. Модель диалога несовершенна, поэтому ей не удается направить участников на размышления о социокультурных условиях, что потенциально ослабляет диалог. Лишь с помощью диалектического выспрашивания о факторах, кажущихся само собой разумеющимися, можно выявить эти условия и тем самым определить направление социальных изменений, которое сделает возможным подлинный диалог. Подобная модель коммуникации используется в различных формах идеологической критики и феминистского или личностного развития самосознания. Она также применима и к недавней теории «недейственной» силы Криппендорфа (KrippendorfT, 1995), работе, которая опирается на идеи кибернетического и феноменологического направлений теории коммуникации с целью создать смешанную критическую теорию и которая выглядит значительно более оптимистичной, чем большинство других критических теорий, в оценке способности одного лишь понимания (при отсутствии согласованного политического действия) изменить мир.

Сама критическая теория подвергается критике со стороны других теоретических традиций за политизацию науки и образования, за отстаивание универсального нормативного стандарта коммуникации, в основе которого a priori лежит идеология. Одни критики критической теории считают, что наука ничего не должна говорить о нормативных стандартах, другие — что нормативные стандарты должны основываться на объективных эмпирических критериях; третьи — что нормативные стандарты могут относиться только к локальным культурам и определенным коммуникативным практикам. В ответ на это критическая теория критикует другие теоретические традиции за их слепоту по отношению к их собственным идеологическим установкам И ложным притязаниям на политический нейтралитет. Для теоретиков критического направления локальные практики и эмпирические результаты коммуникации не могут приниматься за чистую монету, но должны оцениваться в свете рефлективного анализа искажающих воздействий власти и идеологии в обществе.

Поскольку эти дискуссии продолжаются, самым полезным вкладом критической теории (кроме ее очевидной связи с дискурсом социальной несправедливости и изменений), возможно, является культивирование более высокой оценки дискурсивной рефлексии как практической возможности, присущей коммуникации в целом. Коммуникация, как я отмечал выше, не только то, что мы делаем, это нечто, о чем мы снова и снова говорим таким способом, который практически связан с нашими действиями. Этот практический метадискурс всегда имеет потенциал для перерастания в подлинно рефлективный дискурс, который объединяет теорию коммуникации с практикой

109

(Craig, 1996b). Критическая традиция теории коммуникации подтверждает, таким образом, что рефлективный дискурс и, следовательно, сама теория коммуникации играют важную роль в нашем повседневном понимании и в практике коммуникации.