ТЕОРИЯ КОММУНИКАЦИИ КАК ОБЛАСТЬ ЗНАНИЯ

Р.Т. Крэйг

(ф-т коммуникации Университета Колорадо, США)

Крейг Р. Теория коммуникации как область знания // Компаративистика III. Альманах сравнительных социогуманитарных исследований. СПб., 2003. C.72-126

Предлагаемое эссе реконструирует теорию коммуникации как диалектико-диалогическую область знания, основываясь на двух принципах: 1) в качестве метамодели принимается конститутивная модель коммуникации, 2) теория рассматривается как метадискурсивная практика. Приводятся доводы в пользу того, что все теории коммуникации, будучи обращены к реальным явлениям жизненного мира, в котором «коммуникация» уже стала многозначным термином, важны по-своему. Каждое направление в теории коммуникации опирается и апеллирует к одним положениям и оспаривает другие. Дополняя друг друга и враждуя друг с другом, они вызывают к жизни теоретический метадискурс, который отчасти совпадает и потенциально обогащает практический метадискурс, используемый в обществе. В предлагаемом подходе к теории коммуникации риторическая, семиотическая, феноменологическая, кибернетическая, социопсихологическая, социокультурная и критическая традиции в том виде, как они сложились на сегодняшний день, различаются определениями коммуникации и коммуникативных проблем, научной лексикой и теми характерными для каждой традиции общими местами, к которым они апеллируют или которые оспаривают. В работе предлагаются единые координаты, в рамках которых проводится обсуждение всех традиций, рассматривается значение теоретической и образовательной деятельности в данной области знания.

Теория коммуникации необыкновенно богата идеями, которые оседают в обозначенных ею границах; недавно появились новые блестящие теоретические работы по коммуникации¹. Тем не менее я утверждаю, что несмотря на древние корни и все увеличивающееся число толкований, теории коммуникации как четко определенной области знания пока не существует².

Складывается впечатление, что мы работаем не в единой теоретической области, а большей частью изолированно. В книгах и статьях по теории коммуникации редко упоминаются другие авторы, работающие в этой же отрасли знания; исключение составляют узко специализированные (междисциплинарные исследования и работы, выполненные в рамках научных школ³. За пределами этих небольших групп между теоретиками коммуникации просто не возникает ни соглашений, ни расхождений

___________

* Печатается по разрешению издательства University Press Oxford. Оформление сносок в соответствии с оригиналом. Отдельные фрагменты первых вариантов этой статьи были представлены в качестве второй Ежегодной лекции по коммуникации в Университете Индианы, Блумингтон, 16 октября 1996 г., а также на ежегодных конференциях Международной коммуникативной ассоциации в Монреале в мае 1997 г. и Национальной коммуникативной ассоциации в Чикаго в ноябре 1997 г.

72

по значительному кругу вопросов. Отсутствует общетеоретический канон, к которому они все могли бы обращаться. Не существует ни общих целей, которые объединяют их, ни спорных вопросов, которые их разъединяют. Вот почему чаще всего они просто игнорируют друг друга⁴.

В университетах предлагается все больше курсов любого уровня по теории коммуникации, публикуется множество учебников. Но если внимательно вчитаться в содержание этих учебников, становится ясно, что хотя и существует множество теорий коммуникации — в действительности даже слишком много, чтобы эффективно преподавать предмет в рамках одного курса,’— консенсус относительно теории коммуникации как области знания отсутствует.

Андерсон (Anderson, 1996) проанализировал содержание семи учебников по теории коммуникации и выделил 249 различных «теорий», 195 из которых упоминались лишь в одном из семи. То есть только 22 % теорий были упомянуты более чем в одном учебнике, и всего 18 из 249 теорий (7 %) были включены более чем в три книги. Если бы теория коммуникации действительно была единой областью знания, по крайней мере больше половины учебников по вводному курсу имели бы согласованное содержание уж более, чем на 7 %. Вывод о том, что теория коммуникации все еще не являет-ся согласованной областью знания, становится неизбежным⁵.

Хотя теория коммуникации еще не стала областью согласованного знания, думаю, она может и должна стать таковой. Это произойдет по мере того, как мы, теоретики коммуникации, станем больше заниматься социально значимыми целями, вопросами и проблемами, что предполагает обращение к различным дисциплинарным традициям, конкретным специальностям, методологическим принципам и философским школам, в настоящее время разделяющим нас.

В предлагаемом эссе я доказываю, что все теории коммуникации релевантны реальным явлениям жизненного мира, в котором «коммуникация» уже стала многозначным термином. С этой точки зрения, теория коммуникации выступает согласованной областью метадискурсивной практики, это область дискурса о дискурсе, имеющая значение для практики коммуникации Каждая из многочисленных традиций предлагает свои собственные способы концептуализации и обсуждения коммуникативных проблем и практик. Эти способы исходят из некоторых общих представлений о коммуникации, к которым они апеллируют, подвергая сомнению другие. Но только благодаря диалогу между этими традициями теория коммуникации может быть реально связанной с практическим дискурсом (или метадискурсом) о коммуникации в обществе (Craig, 1989; Craig & Tracy, 1995).

Далее будут обсуждаться следующие тезисы:

73

1. Теория коммуникации до сих пор остается несогласованной областью знания потому, что исследователи пока не нашли способа преодоления блокирующих дисциплинарных практик, которые разделяют их.
2. Потенциал теории коммуникации как области знания может быть реализован наилучшим образом не в виде единой теории коммуникации, но на основе диалогически-диалектической дисциплинарной матрицы, системы допущений, понимаемых всеми сходным образом (хотя и постоянно оспариваемых), что создает возможность для продуктивной дискуссии между различными традициями теории коммуникации.
3. Дисциплинарную матрицу можно разработать, используя конститутивную метамодель коммуникации, которая создает концептуальное пространство, где могут сосуществовать и находиться во взаимодействии различные модели первого порядка, и концепцию теории коммуникации как теоретического метадискурса, продуктивно связанного с практическим’ ме-тадискурсом повседневной жизни.
4. На основе этих принципов можно осуществить предварительную реконструкцию как мультидисциплинарных традиций теории коммуникации, так и семи альтернативных терминологических словарей, необходимых для теоретического осмысления коммуникации как социальной практики.

В заключение я опишу способы применения матрицы и дополнения к ней, а также ее значение для образовательной практики в области теории коммуникации.

Корни несогласованности

Несогласованность теории коммуникации как области знания можно объяснить как ее междисциплинарным происхождением, так и тем, как исследователи коммуникации использовали, и слишком часто неверно, интеллектуальные плоды, сыплющиеся из междисциплинарного рога изобилия.

Междисциплинарные истоки

Один из наиболее интересных фактов, касающийся теории коммуникации, связан с тем, что она более или менее независимо возникла во многих различных академических дисциплинах. Работа Литлджона (Littlejohn, 1982), в которой представлен наиболее полный на сегодняшний день обзор подходов, выявила вклад в теорию коммуникации таких далеких друг от друга дисциплин, как литература, математика и техника, социология и психология⁶. Антология теории коммуникации Бадда и Рубенса (Budd and Ruben, 1972) включает главы, представляющие 24 дисциплины в алфавитном порядке, от антропологии до зоологии.

С самого начала коммуникативная дисциплина стремилась утвердиться в качестве междисциплинарного информационно-аналитического центра,

74

своеобразной «расчетной палаты» (клиринг-хауз) для всех дисциплин. Дух междисциплинарности еще жив в нас и заслуживает того, чтобы его культивировали как одно их главных наших достоинств. Однако объединение большого числа различных научных подходов значительно затруднило восприятие теории коммуникации как согласованной области знания. Что, собственно, эти подходы может связывать между собой? Разработанные в различных науках для решения различных интеллектуальных задач, они несоизмеримы в том смысле, какой вкладывал в этот термин Кун (Kuhn, 1970). Им не о чем договариваться или спорить, они вполне могут не замечать друг друга, поскольку представляют свой лишь номинально общий предмет — коммуникацию — фундаментально различными способами.

Данс (Dance, 1970) рассмотрел 95 определений коммуникации, приведенные в работах, которые появились в 1950-1960-е гг.⁷ Он пришел к выводу, что эти определения столь различны (им было выделено 15 концептуаль-ных компонентов), что коммуникацию лучше было бы представлять как «семью» родственных понятий, а не как единый концепт, чтобы избежать «разногласий, академических перестрелок и теоретических поводов для раскола» (Р. 210). Придерживаясь позитивистской традиции, которая, во всяком случае, сохраняет стабильность в отношении понятия «теория», Данс, вероятно, недооценил сложность интегрирования определений, эклектично порученных из дисциплин, имеющих несопоставимые интеллектуальные про- граммы и часто вкладывающих принципиально различное содержание в понятие «теория» (Craig, 1993). Обилие определений коммуникации и слож- ность их интеграции или выбора между ними на условиях, которые удовлет-ворили бы всех, привели исследователей коммуникации к компромиссной позиции (например, Fisher, 1978; Murphy, 1991) о бесполезности спора по поводу определений коммуникации. Но о чем же в таком случае спорить теоретикам, как не об основном понятии, которое конституирует общую для них область исследования?

От стерильного эклектизма к продуктивной фрагментации

По мнению Петерса (Peters, 1986), тот способ, которым коммуникация как дисциплина вводилась в американских университетах, в какой-то мере интеллектуально обеднил ее научное исследование. Термин «коммуникация», полагает он, был использован В. Шраммом и другими в качестве средства институционализации дисциплины, причем сделано это было таким образом, что оказалось невозможным какое-либо согласованное определение этой «области знания, ее интеллектуального центра и ее миссии» (Р. 527). Утверждаясь под знаменем коммуникации, эта дисциплина заявила об академическом притязании на всю область коммуникативной теории и исследований — весьма значительное притязание, поскольку коммуникация к тому времени уже широко изучалась, под нее подводилась теоретическая база.

75

Петерс замечает, что исследование коммуникации стало «интеллектуальным Тайванем, претендующим на то, чтобы быть всем Китаем, фактически же изолированным на маленьком островке» (Р. 545). Вероятно, наиболее вопиющий случай связан с математической теорией информации Шеннона (Shannon & Weaver, 1948), которую ученые, занимающиеся коммуникацией, использовали для подтверждения потенциального научного статуса своей области знания, хотя не имели никакого отношения к ее разработке, часто плохо понимали ее и редко находили ей практическое применение в своих исследованиях. Стерильный эклектизм теории коммуникации такого рода особенно очевиден в стремлении каталогизировать подходы, все еще часто встречающемся в большинстве учебников по теории коммуникации. «Область» теории коммуникации стала чем-то напоминать рекламу средства борьбы с вредными насекомыми, которое называется «The Roach Motel» («Мотель для тараканов»): теории регистрируются при входе, но никогда не выходят. Исследователи коммуникации присваивали идеи, невзирая на их происхождение, но мало что делали с большинством из них, можно сказать, погребали их после того, как изымали из той дисциплинарной среды, где они расцветали и могли быть плодотворными. Собственных оригинальных идей теоретики коммуникации создали немного.

Петере (Peters, 1986) указывает на еще один подобный феномен, который я мог бы интерпретировать иначе. Ведущие ученые в области коммуникации вполне осознавали проблему, которую я называю «стерильный эклектизм», и стремились преодолеть ее, разрабатывая теоретически обоснованные исследовательские программы. Так как большинство теорий и исследовательских парадигм было заимствовано из других дисциплин, это фактически означало запуск коммуникативных исследований, тесно связанных с исследовательскими программами других дисциплин, поэтому, например, большая часть работ в области политической коммуникации немногим отличалась от «политической науки, применяемой в области коммуникации» (Ibid. Р. 548). Аналогично, большая часть исследований по межличностной коммуникации была и продолжает оставаться слегка расширенной экспериментальной социальной психологией, применяемой в области коммуникации.

Междисплинарные и кроссдисциплинарные заимствования, конечно, полезны сами по себе и должны поощряться, чтобы уменьшить фрагментацию знания между разными дисциплинами. Проблема, как ее поставил Петере (Peters, 1986), состоит в том, что эти заимствования были использованы преимущественно для поддержания институциональных притязаний на дисциплинарный статус без ясно определенной темы или миссии предполагаемой коммуникативной дисциплины.

Коммуникативные исследования стали продуктивными, введя в собственную культуру фрагменты других дисциплин; но эти фрагменты не были, да и не могли быть объединены (в том виде, в каком они использовались) в

76

самостоятельное целое, оставшись лишь суммой составляющих его частей. Это обстоятельство объясняет, почему теория коммуникации все еще не сложилась в область согласованного знания. Каждый из фрагментов коммуникационных исследований был продуктивным в своей сфере; отсюда мой термин «продуктивная фрагментация». Однако до тех пор, пока дисциплина фрагментирована таким образом, учебники будут продолжать увязать в стерильном эклектизме, появится все больше теорий коммуникации, но так и нe будет теории коммуникации как области знания.

Реконструкция теории коммуникации как области знания. Цель: диалогически-диалектическая согласованность

Размышляя о путях преодоления несогласованности, мы не должны ставить целью создание химерически объединенной теории коммуникации «где-то за радугой». Такая теория всегда останется вне досягаемости, а если и можно было бы достичь этого, нам, вероятно, не стоило бы к этому стре-миться. Ни одна активная область исследования не имеет абсолютно единой теории. Идеально согласованное знание оказалось бы статичным и мертвым, в то время как практика коммуникации — это область жизни, она постоянно развивается на житейской сцене случайностей и конфликтов. Теория коммуникации как теория такой практики, вероятно, никогда не обретет окончательную, единую форму. Целью, на самом деле, должно стать то са-мое условие, которого так стремился избежать Данс (Dance, 1970): теоретическое многообразие, аргументация, полемика, пусть даже ценой возникающих время от времени академических перестрелок. Цель — это не такое состояние, когда нам не о чем спорить, но когда мы лучше понимаем, что у всех нас для обсуждения есть что-то очень важное.

Впрочем, как не следует гоняться за химерой единой теории, так не следует позволять антидисциплинарности отвлечь наше, внимание от исследований. Плодотворные теоретические споры чаще возникают на основе дисциплинарной матрицы, отталкиваясь от базовых допущений, разделяемых всеми. Дисциплинарность при этом не предполагает подавления многообразия или отказ от взаимодействия с другими дисциплинами⁸. Наличие дисциплины означает лишь то, как минимум, что многие из нас согласились не соглашаться относительно определенных вещей, имеющих важное значение и потому заслуживающих обсуждения. В этом смысле дисциплина — это «говорящее сообщество, имеющее традиции проведения дискуссий» (Shotter, 1997), не больше и не меньше.

Цель коротко можно определить как диалогически-диалектическую согласованность: достижение общего понимания о взаимодополняемости и напряженности между различными типами теории коммуникации, понимания того, что эти разные теории не могут нормально развиваться в полной изоляции, но должны вовлекать друг друга в полемику. В своей работе я

77

намерен исследовать условия, при которых возможно реконструирование теории коммуникации в рамках практической дисциплины так, чтобы выявить отмеченные выше взаимодополняемость и напряженность и, тем самым, создать согласованную область знания. Для решения этой задачи будет предложена теоретическая матрица, сконструированная на основе двух принципов. Первый из них выведен из «конститутивной» модели коммуникации, которая представляет собой еще одну попытку концептуализации теории коммуникации как области знания, однако, рассматривая эту модель в рефлексивном ракурсе, можно взглянуть на нее совершенно по-другому.

Принцип первый: конститутивная модель коммуникации как метамодель

Хотя дебаты по поводу определения коммуникации в основном прекратились после выхода работы Данса (Dance, 1970), понятие коммуникации примерно с конца 1980-х гг. вновь стало темой серьезных дискуссий среди теоретиков коммуникации. В период общего признания и расцвета коммуникативной теории возрождение интереса к данному понятию отражает растущую убежденность, по крайней мерс некоторых ученых, в том, что теория коммуникации может стать областью согласованного знания и занять центральное место в социальной науке. Разрабатывая понятие «коммуникация», мы фактически конструируем «коммуникационное» направление в изучении социальной действительности и тем самым определяем границы и цели дисциплины коммуникации, отделяющие ее от других социальных дисциплин⁹.

Среди наиболее интересных предложений, касающихся определения этой области, было несколько версий конститутивной, или ритуальной модели коммуникации.

Упомянутая модель обычно определяется по контрасту с ее диалектической противоположностью, трансмиссионной, или информационной моделью коммуникации, причем последняя, как утверждается, продолжает доминировать как среди непрофессионалов, так и в академических кругах (Carey, 1989; Cronen, 1995; Deetz, 1994; Pеarce, 1989; Peters, 1989; Rothenbuhler, 1998; Shepherd, 1993; Sigman, 1992, 1995b). Согласно общепринятому пониманию трансмиссии, коммуникация — это процесс отправления и получения сообщений, или передача информации от одного лица другому.

Трансмиссионная модель коммуникации подверглась серьезным нападкам в последние годы. Петере (Peters, 1989) обнаружил ее истоки в эмпиризме XXI в. с его индивидуалистическими и крайне солипсическими допущениями (см. также: Carey, 1989; Deetz, 1994; Pearce, 1989; Shepherd, 1993; Taylor, 1992, 1997); наряду с другими учеными он приводит различные доводы, доказывая, что трансмиссионная модель ошибочна с философской

78

точки зрения, полна парадоксов, что она идеологически устарела и должна, по крайней мере, быть дополнена, если не полностью вытеснена, такой моделью, которая концептуализирует коммуникацию в качестве процесса производства и воспроизводства общих смыслов. Конститутивная модель отводит коммуникативной дисциплине центральное место в интеллектуальной жизни и возлагает на нее культурную миссию (например, выступать с критикой культурных притязаний трансмиссионной модели).

В литературе по этому вопросу можно выделить несколько важных идей. Одна связана с тем, что представления о коммуникации исторически эволюционировали и лучше всего могут быть поняты в более широком контексте культурной и интеллектуальной истории. Вторая состоит в том, что коммуникационные теории рефлексивны, т. е. формальные теории часто черпают материал из обычного, культурно обусловленного способа размышлений о коммуникации, но, будучи сформулированы, теоретические взгляды в свою очередь оказывают влияние на обычное мышление и повседневную практику, поддерживая их или изменяя. Связь между теорией и культурой, таким образом, рефлексивна, или взаимно конститутивна. Теории коммуникации помогают в создании того самого феномена, объяснить который ставят своей целью Кэри и Криппендорф (Carey, 1989; Krippendorff, 1997).

Это подводит нас к третьей идее, которая состоит в том, что теории коммуникации, в силу их исторической и культурной укорененности и рефлексивности, имеют практическое значение, в том числе и политическое. Оказывая влияние на общество, они всегда служат чьим-то интересам, и — что не удивительно — более привилегированным и влиятельным слоям общества чаще, чем другим. Например, трансмиссионная модель коммуникации может служить интересам технических экспертов — ученых и инженеров, если она используется для подкрепления культурных установок о ценности экспертов как надежных источников информации.

Сущность четвертой идеи заключается в том, что коммуникация может быть полноправной интеллектуальной дисциплиной только в том случае, если она предполагает коммуникативный подход к анализу социальной действительности, который радикально отличается, но вместе с тем равен по статусу таким устоявшимся дисциплинарным направлениям, как психология, социология, экономика, лингвистика и т. д. У каждой из этих дисциплин свои способы объяснения определенных аспектов коммуникации. Психологические теории, например, объясняют когнитивные процессы, с помощью которых люди могут создавать сообщения (Berger, 1997). Однако коммуникативный подход полностью переворачивает пояснительные таблицы. Коммуникация в коммуникативном аспекте — это не вторичный феномен, который можно объяснить предшествующими психологическими, социологическими, культурными или экономическими факторами; скорее, сама коммуникация — это первичный конститутивный социальный процесс, который объяс

79

няет вес эти и другие факторы. Теории коммуникации, разрабатываемые другими дисциплинами, строго говоря, не относятся к области коммуникативной теории, поскольку они не опираются на коммуникационный подход. Подлинная теория коммуникации признает важность коммуникации (Sigman, 1995b); признает, что коммуникация сама выступает основным способом объяснения (Deetz, 1994)¹⁰.

Дитц отмечает, что новые дисциплины (в смысле фундаментально новых способов объяснения) «появляются, когда существующие способы объяснения не могут обеспечить бесспорное руководство при поиске ответов на ключевой набор новых социальных вопросов» (Deetz, 1994. Р. 568). В настоящее время важнейшие вопросы связаны с тем, кто и какими способами участвует в социальных процессах, в рамках которых конструируются персональные идентичности, социальный порядок и коды коммуникации. В противоположность традиционной информационной точке зрения на коммуникацию, безоговорочно принимающей эти элементы в качестве фиксированной структуры, которая должна присутствовать, чтобы коммуникация состоялась, Дитц поддерживает развивающееся «коммуникационное направление», которое сфокусировано на «описании того, как внутренний и внешний мир, социальные связи и средства выражения соответственно конституированы интеракционным процессом в качестве его собственного наилучшего объяснения» (Ibid. Р. 577).

Особенно важно, что аргументы, выдвинутые в поддержку конститутивной модели коммуникации, такие, как только что процитированные фрагменты из Дитца (Deetz, 1994), чаще всего не являются чисто теоретическими. Меняющаяся социальная ситуация, в которой разрабатывается теория коммуникации, требует новых способов размышления о ней. Конститутивная модель представляется практическим ответом на современные социальные проблемы, возникающие, например, вследствие эрозии культурных основ традиционных идей и институтов, увеличивающихся культурных различий и взаимозависимости и широко распространенных требований демократического участия в создании социальной действительности. Подобно тому, как трансмиссионная модель может использоваться для поддержки авторитета технических экспертов, так конститутивная модель, надеемся, послужит целям свободы, толерантности и демократии».

Хотя я во многом согласен с аргументами в пользу конститутивной модели коммуникации, я предпочел бы прагматическую интерпретацию, а именно, исходя из практических целей, не отрицать другие модели, например трансмиссионную. Я предлагаю рассматривать конститутивную модель в качестве метамодели, создающей концептуальное пространство, в котором могут сосуществовать и взаимодействовать различные теоретические модели коммуникации. Логично считать моделью коммуникации первого порядка такой подход, который выделяет определенные аспекты процесса комму

80

никации. Так, например, трансмиссионная модель представляет коммуникацию как процесс, в котором сообщения передаются от источника к получателю. Модель второго порядка, или метамодель, — это подход, выделяющий конкретные аспекты моделей. Конститутивная метамодель представляет модели коммуникации как разные способы организации коммуникативного процесса символически с определенными целями. Думаю, что неразличение моделей первого порядка и конститутивной мета-модели является категориальной ошибкой, которая ведет по меньшей мере к двум видам путаницы.

Во-первых, парадокс скрыт в самом диалектическом противопоставлении конститутивной и трансмиссионной моделей. Поскольку конститутивная модель в принципе отрицает, что какое-либо понятие обладает истинным содержанием — оно лишь создается в процессе коммуникации, в этом случае утверждение, что конститутивная модель является «подлинной» моделью коммуникации оказывается противоречащим самому себе. Несмотря на впечатление, которое можно получить при поверхностном чтении литературы по данной теме, определение коммуникации не является бинарным выбором между двумя конкурирующими моделями, трансмиссионной против конститутивной, это даже и не выбор вовсе, так как трансмиссионная модель, как ее обычно представляют, является не более чем упрощенной схемой. Трансмиссионная модель, если рассмотреть ее как один из символических способов представления коммуникации в соответствии с какими-то прагматическими целями, прекрасно согласуется с конститутивной моделью. Последняя не рассказывает нам о том, чем является коммуникация на самом деле, она скорее подразумевает, что коммуникацию символически можно представить (разумеется, посредством и в рамках коммуникации) самыми различными способами, в том числе и как процесс трансмиссии (почему бы и нет, если это необходимо для достижения определенных целей)¹². Трансмиссионные понятия в коммуникации, каковы бы ни были их недостатки с философской точки зрения, продолжают иметь культурную ценность¹³. Более того, при критическом рассмотрении мы обнаружим множество причин для обращения именно к этой модели: в прагматическом смысле она может быть полезной Для различения коммуникативных источников и получателей, для отображения движения потока информации через системы, для рассмотрения сообщений как вместилищ значения, а коммуникации — как намеренного действия, выполняемого с целью достижения какого-то ожидаемого результата. Трансмиссионную модель можно оправдать, например, на том основании, что она культивирует определенную осторожность в отношении разнообразия и относительности направлений, а также в отношении всегда существующей опасности искажения и непонимания в коммуникации¹⁴.

Во-вторых, в более общем плане, конститутивная модель, пока она четко не определена как метамодель, может смешивать коммуникацию как тако-

81

вую с тем, как определяется коммуникация в рамках той или иной традиции и, уделяя внимание одним традициям в ущерб другим, чрезмерно сузить область теории коммуникации. Конститутивную модель, вероятно, легче всего спутать с тем, что в данном эссе позже я определю как социокультурную традицию теории коммуникации. В этой традиции коммуникация рассматривается в качестве процесса, который производит и воспроизводит (и тем самым конституирует) социальный порядок. Смешение конститутивной метамодели с социокультурной моделью коммуникации первого порядка может создать ложное впечатление, что другие традиции теории коммуникации, например те, что я назвал кибернетической и социопсихологической, не являются подлинно коммуникативными, поскольку они не используют коммуникативный подход в анализе социальной реальности. Однако, как я покажу, конститутивная метамодсль позволяет реконструировать эти иные традиции в качестве альтернативных типов коммуникативного анализа, а не просто объяснения коммуникации на основе некоммуникативных факторов. Одним словом, в рамках конститутивной метамодели существует множество различных способов теоретического осмысления коммуникации, или, говоря иначе, ее символического конституирования. Социокультурная традиция теории коммуникации — лишь один из этих способов.

Тот факт, что в рамках конститутивной метамодели коммуникация может быть теоретически осмыслена разными способами, все же не дает нам серьезного основания делать это, как не даст основания ожидать, что в результате быстрого увеличения количества теорий возникнет согласованная область коммуникации. Не возвращает ли нас эта «прагматическая» точка зрения — чем больше теорий, тем лучше — назад, к неприятному положению стерильного эклектизма или, в лучшем случае, продуктивной фрагментации? Я постараюсь доказать, что теория коммуникации, во всем своем многообразии, допускающем разные толкования, может быть согласованной областью знания, к тому же полезной, если мы поймем ее как метадискурс, дискурс о дискурсе, в контексте практической дисциплины. Это второй принцип создания диалогически-диалектической дисциплинарной матрицы.

Принцип второй: теория коммуникации как метадискурс

Во время чтения работы Тейлора (Taylor, 1992) мне пришла в голову ключевая идея, которая в результате и привела к появлению этого эссе по теории коммуникации как области знания. В своем критическом анализе теории языка от Локка до наших дней Тейлор «показывает особую практику создания теорий языка, перевода, коммуникации и понимания… в качестве производной от … обычной, повседневной практики обсуждения того, о чем мы говорим и что делаем с языком» (Р. 10). Он считает, что формальная лингвистическая теория могла быть и фактически была создана путем трансформации

82

общих мест практического метадискурса (например, обыденного представления о том, что люди обычно понимают высказывания друг друга) в теоретические аксиомы или эмпирические гипотезы. Любая языковая теория упрочивает правдоподобие своих утверждений, риторически обращаясь к само собой разумеющейся достоверности некоторых метадискурсивных положений такого рода, скептически относясь к другим. Поскольку любая лингвистическая теория подвергает сомнению метадискурсивные положения, которые другие теории считают доказанными, лингвистическая теория в целом становится интеллектуальным метадискурсом, структурированным как закрытая, самодостаточная игра. По мнению Тейлора, единственный выход из этой замкнутой риторической игры интеллектуального метадискурса — оставить без внимания псевдопроблему, на которой эта игра основана, проблему объяснения того, как коммуникация становится возможной, и вместо этого обратиться к эмпирическому изучению практического метадискурса — того, как коммуникация осуществляется на практике.

Практический метадискурс встроен в коммуникативную практику. То есть коммуникация — это не только то, что мы делаем, но также и то, к чему мы относимся рефлексивно, выполняя это таким способом, который практически переплетается с нашими действиями. Когда Энн говорит Биллу: «Вряд ли ты сможешь понять то, о чем я говорю», Энн обращается в форме метадискурсивной ремарки к определенным обыденным представлениям о связи между тем, что сказано, и тем, что подразумевалось (таково, например, распространенное убеждение, что подлинное понимание приходит только с личным опытом), возможно, чтобы поколебать какие-то суждения Билла. Практический дискурс изобилует такими метадискурсивными приемами, имеющими важное значение в повседневной жизни для всех видов прагматических действий.

Осуществленная Тейлором (Taylor, 1992) деконструкция теории языка привела меня к мысли о том, что любая теория коммуникации, а не только лингвистическая теория, представляет собой разновидность метадискурса, способ разговора о разговоре, доверие и интерес к которому в значительной Степени объясняется его обращением к ставшему привычным повседневному практическому метадискурсу. Теории коммуникации социопсихологической направленности, например, кажутся убедительными потому, что обращаются как к само собой разумеющемуся представлению о том, что коммуникативные стили разных людей несут на себе отпечаток их личности. Теория коммуникативного понимания — лишь более сложная версия повседневного метадискурса о застенчивости, как, например: «она боялась говорить с ним, потому что была слишком застенчива».

Перефразируя Тейлора (Taylor, 1992), я выскажу рабочее предположениe, что особая практика коммуникативной теории во многом выводится из нашей обычной, повседневной практики разговора о коммуникации, и мой

83

анализ более обширной и разнородной области теории коммуникации в некоторых отношениях будет следовать проведенному Тейлором анализу более узкой и высоко структурированной лингвистической теории. Имеется, однако, и существенное отличие. В то время, как Тейлор (Taylor, 1992) описывает лингвистическую теорию как закрытую, самодостаточную игру, полиостью отделенную от прагматических функций, связывающих практический метадискурс с жизнью, я рассматриваю теорию коммуникации как открытую область дискурса, занятого проблемами коммуникации как социальной практики, как теоретический метадискурс, который возникает из практического, расширяет и обогащает его.

С этой точки зрения, нашей задачей не является Реконструкция коммуникативной теории. (В чем же тогда дело? И без того имеет место изрядная путаница.) Скорее, мы должны реконструировать теорию коммуникации как теоретический метадискурс, вовлеченный в диалог с практическим метадискурсом повседневной жизни. Предлагаемая концепция теоретического метадискурса вбирает в себя положения и выводы конститутивной метамодели коммуникации. Она признает рефлексивность теории коммуникации и в связи с этим нашу обязанность, как теоретиков коммуникации, обращаться в своих исследованиях к той культурной ситуации, которая и дала начало нашей дисциплине. Она признает, другими словами, способность теории коммуникации содействовать укреплению понимания коммуникации как социальной практики и, соответственно, превращению коммуникации в практическую дисциплину (Craig, 1989, 1995, 1996а, 1996b; Craig & Tracy, 1995).

В рамках коммуникации как практической дисциплины теория призвана обеспечить концептуальные ресурсы для размышления о коммуникативных проблемах. Это происходит путем теоретического представления (концептуального реконструирования) коммуникативных практик с использованием относительно абстрактных, хорошо аргументированных, нормативных идеализации коммуникации (Craig, 1996b; Craig & Tracy, 1995). Разумеется, подобное теоретизирование может быть реализовано разными научными направлениями, поэтому область теории коммуникации становится форумом, на котором обсуждаются сравнительные достоинства альтернативных теоретических подходов. Подобное обсуждение альтернативных теорий и составляет то, что я называю теоретическим мстадискурсом.

Коммуникация способна стать практической дисциплиной прежде всего потому, что в нашем жизненном мире понятие «коммуникация» уже является хорошо разработанным концептом. Раз мы принадлежим культуре, в которой все проблемы нами рассматриваются как по существу проблемы коммуникации (МсКеоn, 1957), в которой часто считается, что нужно «сесть и поговорить», если требуется «наладить» отношения (Katriel & Philipscn, 1981), в которой провозглашается, что коммуникация является той единственной связью, которая может удерживать вместе разнородное общество, не

84

смотря на огромные пространственные и культурные пропасти, разделяющие нас (Carey, 1989), значит, коммуникация стала темой, широко обсуждаемой в обществе, и уже каждый знает, что коммуникацию важно и нужно изучать для того, чтобы ее улучшить. Поскольку о коммуникации в обществе уже так много говорится, теория коммуникации может быть создана индуктивно посредством критического изучения повседневной практики и частично — с помощью преобразования и теоретического реконструирования «ситуативных идеалов», которые люди сами артикулируют в повседневном метадискурсе. Такой критико-индуктивный способ конструирования теории коммуникации был исследован в моей ранней работе по «приземленной практической теории» («grounded practical theory») (Craig & Tracy, 1995).

Коммуникация обладает потенциалом для того, чтобы стать практической дисциплиной, отчасти и благодаря тому, что «коммуникация» является ключевой теоретической категорией в большой группе уже признанных дисциплин, которые могут обеспечить нас концептуальными ресурсами осмысления практики коммуникации. Эти уже упрочившиеся традиции анализа коммуникации предлагают каждая свой особый, альтернативный терминологический аппарат, который можно критически реконструировать в альтернативные способы концептуализации проблем и практик коммуникации. Богатое интеллектуальное наследие выступает второй отправной точкой на пути создания теории коммуникации как области знания. Теория коммуникации, таким образом, может создаваться как дедуктивно, отталкиваясь от теории, так и индуктивно, отталкиваясь от практики. В данном эссе мы исследуем критико-дедуктивный способ конструирования теории коммуникации.

Хотя теоретическая разработка коммуникации осуществляется научными направлениями с несопоставимыми интеллектуальными программами, все же резонно предположить, что любая из выдвинутых этими дисциплинами идей потенциально имеет отношение к практике. Одно из объяснений этого, впрочем умозрительных, состоит в том, что теоретический интерес к коммуникации на протяжении всего XX в. связан с тем, что она стала культурно значимой категорией социальной практики. Это предположение находится в полном соответствии с рефлексивностью, или взаимным влиянием, теории коммуникации и культурной практики, о чем говорили Кэри (Carey, 1989), Дитц (Deetz, 1994) и другие авторы. С точки зрения риторики, одна из возможностей для академической дисциплины получить признание в конкретной культуре лежит’ на пути доказательства ее социальной востребованности, демонстрации того, что она может интересно рассказать о культурно значимых темах и практических проблемах — например о коммуникации в нашей культуре.

Если верно, что широко распространившийся теоретический интерес к коммуникации среди столь большого числа академических дисциплин отча

85

сти вызван ее практической актуальностью, в этом случае мультидисципли-нарное наследие теории коммуникации в определенной степени уже настроено на задачи, стоящие перед практической дисциплиной. В оставшейся части данного эссе я намерен показать, как практический потенциал всех теорий коммуникации, каково бы ни было их дисциплинарное происхождение, может быть использован при конструировании научной области, общего поля, общего (мета)дискурсивного пространства, где все теории коммуникации могут продуктивно взаимодействовать как между собой, так и, посредством практического метадискурса, с коммуникативной практикой. Мой метод реконструирования традиций теории коммуникации с целью привлечь внимание к их практической значимости свободно следует за методом Тейлора (Taylor, 1992). Я полагаю, что теоретический метадискурс (т. е. теория коммуникации) ведет свое происхождение и одновременно теоретически осмысливает практический метадискурс (повседневные способы разговора о коммуникации); при этом и тот, и другой а) риторически обращаются к определенным метадискурсивным устойчивым формулировкам, что внушает доверие к теории и выглядит разумно с точки зрения неспециалиста; б) подвергают сомнению другие метадискурсивные устойчивые формулировки, что делает теорию интересной и проницательной либо бессмысленной до абсурда с точки зрения неспециалиста. Эта комбинация правдоподобия и «ин-тересности» обеспечивает предположительную практическую значимость теории. Поскольку разные теории обретают свою значимость разными, нередко конфликтными способами, теоретический метадискурс обращается к самому себе, чтобы обдумать эти различия, и тем самым конституирует себя как диалогически-диалектическую область знания. Задача, которую я ставлю, состоит в том, чтобы начать этот процесс саморефлексии в области теории коммуникации.

Семь традиций: краткий обзор области знания

До сих пор я приводил доводы в пользу утверждения, что теория коммуникации пока не является областью согласованного знания, однако обладает потенциалом стать диалогически-диалектической областью при условии следования следующим двум принципам: а) конститутивной метамодели коммуникации и б) концепции теории коммуникации как метадискурсивной практики в рамках практической дисциплины. Чтобы продемонстрировать возможности предлагаемого подхода, я кратко рассмотрю семь реконструированных направлений в теории коммуникации с использованием матрицы, которая выявляет практически значимую взаимодополнительность и напряженность между ними.

Таблицы 1 и 2 (стр.87-91) суммируют семь традиционных точек зрения, которые будут рассматриваться в дальнейшем. В табл. 1 каждая традиция сопоставлена с типичным для нее определением коммуникации и связанным с ним

86

определением коммуникативных проблем, с метадискурсивной терминологией, с теми привычными повседневными метадискурсивными формулировками, которые придают данной традиции правдоподобие, и с теми, которые данная традиция интерпретирует по-новому или подвергает сомнению. Таблица 2 продолжает анализ, предлагая единые координаты (а именно, общепринятые суждения или привычные аргументы, способные вызвать спор) для обсуждения традиций. Цель табл. 2 — выделить характерные критические возражения, которые каждая традиция выдвигает против типичного способа анализа коммуникативных практик, предлагаемого другой традицией¹⁵.

Я обращаюсь, когда это уместно, к последним работам по теории коммуникации для того, чтобы пояснить то или иное конкретное направление, а также сочетания разных традиций. Бесспорно, это скорее инструментальные конструкции, нежели определенные категории, но они представляют узнаваемые научные сообщества. Хотя я и пытался учитывать все возможное при отборе и определении традиций, тем не менее мои решения, несомненно, отражают мои интеллектуальные пристрастия и предубеждения. Прошу других ученых обратить на это внимание.

Содержание рассматриваемых семи направлений, надеюсь, отражает то, что известно любому читателю, достаточно хорошо знакомому с широким спектром теорий коммуникации. Какие-то из этих направлений соответствуют в известной степени, например, некоторым главам авторитетного учебника Литлджона (Littlejohn, 1996b). Однако несмотря на то, что содержание кажется знакомым (в конце концов, это традиции теории коммуникации), структура матрицы радикально отличается от общепринятых способов выделения направлений в данной области. Теории коммуникации обычно классифицировались по своему дисциплинарному происхождению (например, психологические, социологические, риторические), уровню организации (например, теории межличностной, организационной, массовой коммуникации), способу объяснения (например, теория черт, когнитивная, системная теории), по взятой за основу эпистемологии (например, эмпирические, интерпретирующие, критические теории). По контрасту, предлагаемая мною схема делит область в соответствии с принятыми за основу концепциями коммуникативной практики. Результатом такого изменения ракурса стало то, что теории коммуникации не обходят больше друг друга стороной в силу следования различным парадигмам или принадлежности различным уровням. Неожиданным образом теории коммуникации получают нечто, с чем каждая соглашается или не соглашается, и этим «нечто» оказывается коммуникация, а не эпистемология.

92

Риторическая традиция: коммуникация как практическое искусство разговора

Формально риторика — это искусство, соединяющее ораторскую речь и управление убеждениями и мнениями людей, обычно общественным мнением, которые не могут быть приняты под давлением или с помощью экспертов. Риторические исследования, больше известные как изучение публичной коммуникации, — это одна из немногих областей научного знания, на которую все еще активно влияют ее собственные традиции (Farrell, 1993. Р. 1).

С древнейших времен и до наступления XX в. основным источником идей по коммуникации была риторика (Littlejohn, 1996а. Р. 117).

В традиции риторической теории, созданной древнегреческими софистами и прошедшей долгий и сложный исторический путь вплоть до наших дней, коммуникация обычно рассматривается как практическое искусство разговора¹⁶. Такой способ теоретического анализа коммуникации полезен, если требуется объяснить, почему наше участие в разговоре, особенно публичном, важно, и как это происходит; кроме того данный подход открывает возможность для развития и улучшения практики коммуникации посредством ее критического изучения и образования. Проблемы коммуникации в риторической традиции понимаются как способность разрешать социальные трудности посредством умелого речевого воздействия на убеждения слушателей (Bitzer, 1968).

Риторическая традиция кажется убедительной и практичной, поскольку обращается к некоторым общепринятым представлениям о коммуникации. Все мы знаем, что риторика — влиятельная общественная сила. Большинство с готовностью согласится, что если речь идет об убеждениях, то всегда полезно выслушать разные стороны по какому-то вопросу и лишь затем выносить собственное суждение; поэтому риторика и кажется жизненно необходимой и полезной, даже если выступления довольно часто бывают невыразительными, раздражающими или просто вредными. По этим причинам нам важно понять, как риторика работает, и совершенствовать свои способности как в роли критических потребителей, так и в роли эффективных производителей риторики. Мы знаем, что некоторые люди как коммуникаторы лучше других, что лучшие образцы риторики могут подниматься до уровня великого искусства. Поскольку мы знаем, что коммуникаторы различаются своими умственными способностями и мастерством и что если не ум, то мастерство можно усовершенствовать обучением и практикой, логично думать, что люди как коммуникаторы могут стать лучше, изучая и применяя на практике приемы коммуникации, которые могут быть изобретены или открыты в ходе исследований и освоены посредством систематического обу

93

чсния. Более того, если мы понимаем, что защита интересов общества — лишь одна из многих сфер коммуникативной практики, таких, как межличностное общение, сообщение новостей, дизайн CD-ROM и т. п., го становится очевидным, что всю коммуникацию можно рассматривать как практическое искусство и изучать так же, как традиционно изучается риторика. Вот почему думать о коммуникации как о практической дисциплине не противоречит здравому смыслу.

Хотя риторическая традиция выглядит убедительной и практичной, поскольку апеллирует к множеству общепринятых суждений о коммуникации, она интересна еще и тем, что подвергает сомнению другие расхожие мнения и выявляет некоторые глубинные парадоксы коммуникации. Она оспаривает мнения о том, что слова менее важны, чем действия; что истинное знание — нечто большее, чем просто позиция в споре; что простые истины — нечто иное, чем стратегическая адаптация сообщения к уровню аудитории. Более двух тысяч лет ученые-риторики спорят о соотношении эмоций и логики в убеждении, о том, является ли риторика по своей природе хорошим, плохим или нейтральным инструментом, имеет ли ораторское искусство какое-то свое особое содержание, полезна ли теория для практики. Эти вопросы интересны (или могут стать интересными благодаря опытному преподавателю) отчасти потому, что содержат интеллектуальную задачу, отчасти потому, что их можно связать с реальными проблемами, которые встают перед нами в повседневной жизни. Нам действительно стоит подумать над тем, например, как влияют на нас эмоциональные призывы, которыми наполнена политическая и коммерческая реклама, и риторическая теория предоставляет ценный лексический инструментарий, с помощью которого можно концептуализировать и обсуждать этот общий опыт.

Семиотическая традиция: коммуникация как межсубъектное взаимодействие, опосредованное знаками

Семиотика много внимания уделяла тому, как люди передают значения, и в результате разработала терминологию, которой мы можем воспользоваться для наших собственных целей (Leeds-Hurwitz, 1993. P. XV).

Нарушенная коммуникация … — это скандал, который стимулирует концепцию коммуникации (Peters, 1989. Р. 397).

Семиотика, наука о знаках, как и риторика, имеет древние корни (Manctti, 1993), однако о семиотике как об определенном направлении в теории коммуникации можно сказать, что она ведет начало от теории языка Джона Локка (его во многом недооцененной Книги III)¹⁷. Затем эта традиция была продолжена Пирсом и Соссюром, чьи работы легли в основу двух абсолютно разных направлений семиотики, и развита в современных теориях языка,

94

дискурса, перевода, невербальной коммуникации, культуры и массовой коммуникации. В семиотической традиции коммуникация рассматривается как межсубъектное взаимодействие, опосредованное знаками. Коммуникация, понимаемая таким образом, позволяет объяснять и совершенствовать использование языка и других знаковых систем в качестве посредников между различными сторонами. Проблемы коммуникации в семиотической традиции — это, в первую очередь, проблемы (ре)презентации и передачи значений, непонимания между субъектами, которых можно связать, пусть и несовершенно, с помощью общих знаковых систем.

Локк (Locke, 1690/1979) утверждал, что нельзя считать очевидным представление, будто обычно люди понимают друг друга. Тейлор (Taylor, 1992), как я упоминал выше, показывает, что все теории языка можно истолковать как серию ответов на скептические аргументы Локка относительно распространенного мнения о межсубъектном понимании. Современная семиотическая теория утверждает, что знаки создают своих пользователей (или «позиции субъекта»), что содержание значений открыто и, в конечном счете, неопределенно, что понимание — это скорее практическое действие, нежели межсубъектное психологическое состояние, и что коды и средства коммуникации — это не просто нейтральные структуры или каналы для передачи значений, они имеют собственные знаковые свойства (код оформляет содержание, и средство само становится сообщением) (McLuhan, 1964).

Семиотическая теория коммуникации кажется, правдоподобной и практичной, когда обращается к общепринятому мнению, что коммуникация протекает легко в том случае, если мы владеем общим языком; что слова могут означать разные вещи для разных людей, поэтому постоянно присутствует опасность сбоев в коммуникации; что значения часто передаются косвенным образом или едва уловимыми оттенками поведения, которые могут остаться незамеченными; что определенные идеи легче выразить определенными средствами (изображение бывает дороже тысячи слов; e-mail нельзя Использовать при проведении деликатных деловых переговоров). С другой стороны, семиотика простому человеку может казаться интересной, проницательной или же абсурдной, когда подвергает сомнению другие расхожие Представления, например, что идеи существуют в головах людей; что слова Имеют точное значение; что значения можно ясно сформулировать; что коммуникация — добровольный акт и что мы используем знаки и средства коммуникации в качестве инструментов для представления и обмена мыслями.

Будучи самостоятельными традициями в области теории коммуникации, риторика и семиотика в чем-то родственны, и гибриды этих двух дисциплин не так уж необычны (например, Burke, 1966; Kaufer& Carley, 1993). Риторику можно рассматривать как отрасль семиотики, изучающую структуры языка и способы аргументации, которые служат посредниками между коммуникаторами и аудиториями. Но и семиотику можно рассматривать как теорию

95

риторики особого рода, изучающую ресурсы, необходимые для передачи значений в риторических сообщениях.

Вместе с тем семиотика и риторика имеют принципиальные отличия, влекущие за собой важные практические следствия. Петере отмечает, что «Локк понимал коммуникацию не как вид речи, риторики или дискурса, но как альтернативу им» (Peters, 1989. Р. 394). В модернистской научной мысли на риторику часто смотрят как на врага коммуникации. Для модернистов коммуникация это то, что связано с разумом, правдой, ясностью и пониманием, а риторика — это традиционализм, уловки, затуманивание разума и манипуляции. Коммуникация указывает новый путь науке и просвещению, риторика идет по старому пути обскурантизма и реакции.

Постмодернистская научная мысль, конечно, поставила все это в значительной степени с ног на голову. Для семиотиков-постструктуралистов вся коммуникация — это риторика, если под риторикой понимать использование языка, для которого разум, правда, ясность и понимание уже не могут служить нормативными критериями. Однако в риторической традиции теории коммуникации риторика, как правило, означает нечто совершенно другое и, как можно судить, более полезное (см. выше). Это — коммуникация, организованная как обращение к аудитории и формирование взглядов, касающихся важных спорных вопросов и решений. Одним словом, теоретическая дискуссия между риторикой и семиотикой имеет важное практическое значение, так как, в конечном счете, это — дискуссия о нормативной базе повседневного использования в практическом метадискурсе таких понятий, как суждение, значение и правда.

Феноменологическая традиция: коммуникация как проживание иного опыта

Феноменологическое понимание диалога — это не теория, навязанная сверху по каким-то автократическим соображениям, но демонстрация коммуникативного процесса, каким он предстает в жизненном опыте (Pilotta & Mickunas, 1990. P. 81).

Коммуникация предполагает непонимание; я самым жестким образом поставлен в ситуацию коммуникации с другим, когда осознаю, что кто-то подошел ко мне, но не понимаю зачем и не вполне понимаю, что он, она или некто говорит (Chang, 1996. Р. 225).

В феноменологической традиции, относящейся в основном к XX в., идущей от Гуссерля и феноменологов экзистенциального и герменевтического направления и включающей таких разных мыслителей, как Мартин Бубер, Ганс-Георг Гадамер и Карл Роджерс, коммуникация рассматривается как диалог, или проживание иного опыта. Коммуникация, понимаемая таким

96

образом, объясняет взаимосвязь тождества и различий в доверительных человеческих отношениях и совершенствует коммуникативные практики, делающие возможными и сохраняющие подобные отношения.

Подлинная (authentic) коммуникация, или диалог, основана на опыте прямого, неопосредованного контакта с другими людьми. Коммуникативное понимание начинается в дорефлексивном опыте, исходящем из нашего телесного существования в общем жизненном мире. Если оставить в стороне дуализм духа и тела, субъекта и объекта, как призывают феноменологи, то можно увидеть, что прямой, неопосредованный контакт с другими представляет собой самый реальный и крайне необходимый опыт, хотя он может быть скоротечным, легко переходящим в какую-либо форму неаутентичности. Например, если я почувствовал на себе чей-то холодный или сердитый взгляд, вначале я переживаю этот взгляд как направленное на меня прямое выражение холодности или гнева другого человека, а не как внешний знак внутреннего душевного состояния этого другого, который может быть истолкован разными способами (см. Pilotta & Mickunas, 1990. P. 111-114). Переживая таким образом отношение другого ко мне, я напрямую ощущаю наше сходство и наше различие, не только другого как другого для меня, но и себя самого как другого для него.

Следовательно, феноменология подвергает сомнению положение семиотики о том, что межсубъектное понимание может быть передано только с помощью знаков (Stewart, 1995, 1996), так же, как и положение риторики о том, что коммуникация предполагает искусное или стратегическое использование знаков. Хотя «диалог не является простой случайностью» (за исключением мимолетных опытов), он в то же время не может быть и «запланирован, объявлен или определен чьей-то волей» (Anderson, Cissna & Arnett, 1994. P. XXI). Мое переживание гнева другого человека может быть подтверждено в диалоге, который сделает более глубоким наше взаимопонимание, но никакое сознательное усилие с моей стороны не может гарантировать успешный результат опыта, который, при нормальном ходе событий, вероятнее всего отдалит нас. Среди парадоксов коммуникации, которые выявляет феноменология, один связан с тем, что сознательное стремление к цели, какими бы благими ни были чьи-то намерения, уничтожает диалог, поскольку личные цели и стратегии оказываются барьером на пути непосредственного ощущения себя и другого. Проблемы коммуникации, с точки зрения феноменологической традиции, возникают из необходимости и в то же время объективно существующей сложности (вероятно, даже практической невозможности) постоянно поддерживать доверительную коммуникацию между людьми.

Феноменологическая традиция, несмотря на загадочный язык, к которому она часто прибегает, может вызвать доверие простых людей благодаря риторической апелляции к разделяемым многими взглядам, что мы можем и

97

должны относиться друг к другу как к личностям (Я — Ты), а не как к вещам (Я — Это); что важно признавать и уважать различия, учиться у других, искать общее, избегать поляризации и стратегической нечестности в человеческих отношениях. У всех нас есть опыт встреч с другими людьми, когда нам казалось, что мы пережили мгновенное понимание без слов. Мы все знаем, а феноменологи разными способами подтверждают это, что честность — лучшая политика, что отношения взаимной поддержки существенно важны для нравственного развития личности и что человеческие отношения, которые вызывают наибольшее удовлетворение, характеризуются взаимностью и отказом от доминирования.

Феноменология, однако, не только убедительна, но также интересна с практической точки зрения, поскольку считает диалог идеальной формой коммуникации, хотя демонстрирует неизбежную трудность поддержания диалога. Она подвергает сомнению нашу привычную веру в надежность методов, используемых для достижения хорошей коммуникации. Она про-блематизирует такие естественные, с точки зрения здравого смысла, разграничения, как, например, между умом и телом, фактами и ценностями, словами и вещами.

Феноменология разделяет стремление риторической теории к поиску общего у людей с разными взглядами и исходное положение семиотики о том, что глубинные проблемы коммуникации связаны с межсубъектным пониманием. Тем не менее феноменология резко расходится с риторикой по вопросу подлинного (аутентичного) как противоположного искусственному и столь же радикально с семиотикой по проблеме связи между языком и значением. С точки зрения риторики, феноменология выглядит безнадежно наивной или беспомощно идеалистичной в решении практических дилемм, с которыми коммуникаторы могут столкнуться в реальности, в то время как риторика, с феноменологической точки зрения, может казаться чрезмерно циничной или пессимистичной в представлении о потенциале аутентичного человеческого контакта. Если риторика и феноменология объединяются, в результате, как правило, возникает антириторическая риторика, в которой убеждение и стратегическое действие заменены диалогом и открытостью по отношению к другому (например, Brent, 1996; Foss& Griffin, 1995; Freeman, Littlejohn & Pearce, 1992), или герменевтическая риторика, в которой преуменьшаются роли теории и метода в коммуникативной пракгике (Gadamer, 1981; Leff, 1996).

В отношении семиотики, как показал Стюарт (Stewart, 1995, 1996), феноменологическая традиция со своей доктриной коммуникации как прямого контакта принципиально оспаривает разграничение между словами и вещами, а также положение о том, что коммуникация может происходить только посредством знаков. Комбинация семиотики и феноменологии может создать теоретическое соединение, если и не достаточно плотное, то деконсгрук

98

тивно взрывное (например, Chang, 1996; Lanigan, 1992). Отвечая на постструктуралистский вызов, приверженец традиционной семиотики утверждает, что знаки должны иметь устойчивые значения, чтобы коммуникация могла осуществиться на практике (Ellis, 1991, 1995), тогда как последователь традиционной феноменологии повторяет, что коммуникативное использование языка является формой прямого, неопосредованного контакта между людьми (Stewart, 1995).

Петере (Peters, 1994) косвенно проиллюстрировал то, что в споре между семиотикой и феноменологией прагматично поставлено на карту. Обычно утверждается, что межличностное взаимодействие является базовой формой человеческой коммуникации, а массовая или технологически опосредованная коммуникация, в лучшем случае, жалкий суррогат прямого контакта. Петере (Peters, 1994), в ряде случаев жестко критиковавший семиотику последователей Локка (Peters, 1989), здесь опирается на положение семиотики об имеющемся «разрыве» между отправлением и получением сообщений для того, чтобы доказать, что именно массовая коммуникация, а не межличностная, выполняет роль базовой. «Нет расстояния огромнее, чем расстояние между двумя умами», — утверждает он и продолжает: «Диалог скрывает общие черты дискурса, более очевидные в тексте, и особенно факт дистанцирования» (Р. 130). В заключение, однако, Петере признает, что и диалог, и опосредованная коммуникация важны, но их трудно объединить вследствие «постоянного конфликта между общими и специфическими видами обращения» (Р. 136). Только диалог способен удовлетворить основные человеческие потребности в «товариществе, дружбе и любви», но массовая коммуникация отражает «равно благородное стремление» к нормативной универсальности, часто конфликтующей с потребностью в интимности (Р. 136). «Разграничение между межличностной и массовой коммуникацией скрывает утопическую энергию» (Р. 136) и потенциально освещает «наше затруднительное положение как существ, принадлежащих и семье, и полису» (Р. 137).

Кибернетическая традиция: коммуникация как процесс обработки информации

Мы решили назвать всю область управления и коммуникативной теории, касается это механизмов или животных, кибернетикой (Wiener, 1948. Р. 19).

Современная теория коммуникации возникла из союза кибернетики, статистики и теории управления (KrippendorfT, 1989. Р. 444).

Теория коммуникации, изучение и изложение принципов и методов, с помощью которых передается информация …(Oxford English Dictionary, 1987).

Теория коммуникации. См. ТЕОРИЯ ИНФОРМАЦИИ (Audi, 1995).

99

Современная теория коммуникации ведет происхождение от кибернетической традиции и трудов таких мыслителей середины XX в., как Шеннон, Винер, фон Нейман и Тьюринг (Heims, 1991; Krippendorff, 1989). Эта кибернетическая традиция вошла в современные теории различных областей знания: теория систем и информатика, когнитивные теории и исследование искусственного интеллекта, функционалистская социальная теория, сетевой анализ, бейтсоновская школа межличностной коммуникации и др. (например, Watzlawick, Beavin & Jackson, 1967).

Коммуникация в кибернетической традиции рассматривается как процесс обработки информации, что позволяет объяснить, каким образом все виды сложных систем, живых или неживых, макро или микро, способны функционировать и почему часто возникают функциональные нарушения. Если изложить кратко суть трансмиссионной модели, то кибернетика представляет проблемы коммуникации как сбои в потоке информации, являющиеся следствием шума, информационных перегрузок или несоответствия структуры и функции, а в качестве ресурсов для решения проблем коммуникации предлагает различные технологии обработки информации и соответствующие методы системного дизайна и анализа, управления и, в более «мягком» варианте, терапевтического вмешательства.

Кибернетика как способ теоретического анализа коммуникации вызывает доверие отчасти потому, что обращается риторически к привычным положениям бытового материализма, функционализма и рационализма. Для кибернетики различие между мыслью и материей лишь функционально, как различие между программным обеспечением и оборудованием. Мысль — это не более чем процесс обработки информации, поэтому вполне логично сказать, что индивидуальная мысль выступает как «внутриличностная» коммуникация, что группы и организации также мыслят, целые сообщества мыслят, и со временем будут мыслить роботы и искусственные организмы¹⁸. Так, кибернетика вызывает к себе доверие мира, в котором Управляющая Информация (Commander Data) может стать воистину самым «человечным» членом Управленческой Команды; утверждать обратное — значит проявлять глупую сентиментальность (в данном случае — это обоюдоострая критика). Кроме того, кибернетика интересна, а иногда неправдоподобна, с точки зрения здравого смысла, потому что проводит вызывающие удивление аналогии между живыми и неживыми системами, подвергает сомнению устойчивые представления о значении сознания и эмоций и оспаривает наши обычные разграничения мысли и материи, формы и содержания, реального и искусственного.

Кибернетика подвергает сомнению упрощенные понятия линейного соотношения причины и следствия, обращаясь к более привычному для нас представлению, что процессы коммуникации могут быть невероятно сложными и тонкими. Хотя корни кибернетики уходят в технологичную функци

100

оналистскую научную мысль, она придает особое значение проблемам технологического контроля, сложности и непредсказуемости процессов обратной связи и всегда присутствующей вероятности того, что коммуникативные акты, несмотря на наши благие намерения, будут иметь неожиданные последствия. Замечательный практический урок, который преподает кибернетика, состоит в том, что целое больше, чем сумма его частей, поэтому для нас, как коммуникаторов, важно переступить индивидуальные границы, посмотреть на процесс коммуникации с более широкой, системной точки зрения и не считать индивидов ответственными за системные результаты, которые ни один из нас не может контролировать.

В определении ценности технологий и изобретений у кибернетики общие позиции с риторикой¹⁹; низведением человеческой деятельности к процессу обработки символических систем она напоминает семиотику²⁰; делая акцент на формировании значений по ходу взаимодействия между элементами системы, она становится похожа на феноменологию²¹. Кибернетика, однако, резко отличается от каждой из этих традиций. Коммуникация как риторика представляет собой искусство речевого воздействия, формирующее практические решения, но коммуникация как процесс обработки информации — это просто механизм, выполняющий определенные функции. У семиотики возникают проблемы с понятием «информация», используемым в кибернетике, поскольку последняя редуцирует семантическое содержание (что сообщение означает) до простой функции (такой, как обратная связь или уменьшение неопределенности). Феноменолог считает, что подлинная коммуникация требует согласованности (конгруэнтности) опыта и выражения, поэтому искренность является существенным моментом диалогических отношений Я — Ты. Однако кибернетик, подобно семиотику, подчеркивает, что мы никогда на самом деле не узнаем, искренен ли другой человек (или даже сам говорящий). С точки зрения кибернетики, есть более надежные способы оценки достоверности информации, чем пытаться угадать, искренен ли кто-то.

В общем, кибернетика, по контрасту с другими традициями теории коммуникации, культивирует практический подход, который принимает во внимание сложность проблем коммуникации и подвергает сомнению многие привычные положения о различиях между человеческими и нечеловеческими системами обработки информации.

101

Социопсихологическая традиция: коммуникация как экспрессия, взаимодействие и влияние

[В 1950-х] лучшие образцы работ по коммуникации были представлены исследованием поведения голосующих Лазарсфельда и Берелсона, а также экспериментальными исследованиями изменения убеждений Хов-ланда. К середине 1950-х гг. теоретические работы по коммуникации были

cосредоточены на проблеме факторов влияния. Эти исследования вновь оживили интерес социальной психологии к теме опосредования, который проявился еще в 1930-е гг.,… к опосредующей роли предрасположенности реципиента и социальных процессов в процессе коммуникации и … к возможности дифференциальных воздействий (Delia, 1987. Р. 63).

Виды вопросов, начинающихся с «почему», на которые предпочитают отвечать ученые, могут отличаться от тех, которые занимают психологов. … Как теоретикам коммуникации, нам необходимо понять, когда, как и почему взаимодействие изменяет характер поведения отправителя и суждения получателя (Burgoon & Buller, 1996. P. 316-317).

Традиция экспериментальной социальной психологии XX в., продолжающая доминировать в большей части того, что называют «коммуникационной наукой» (Berger & Chaffee, 1987), рассматривает коммуникацию как процесс экспрессии, взаимодействия и влияния, процесс, в котором поведение людей или других сложных организмов отражает психологические механизмы, состояния и характерные черты в результате взаимодействия с подобной же выразительностью других индивидов, вызывает ряд когнитивных, эмоциональных и поведенческих эффектов.

Одним словом, коммуникация — это процесс, посредством которого индивиды взаимодействуют и оказывают влияние друг на друга. Коммуникация может осуществляться лицом к лицу или с помощью технических средств и может быть направлена от одного к другому, от одного ко многим или от многих ко многим, но во всех форматах она использует (в отличие от феноменологического подхода) посреднические элементы, которые становятся связующими звеньями между индивидами. Если с точки зрения семиотики коммуникация опосредована знаками и знаковыми системами, то с точки зрения социальной психологии она опосредована психологическими факторами (установками, эмоциональными состояниями, личностными особенностями, неосознаваемыми конфликтами, социальными знаниями и т. п.), модифицированными по ходу социального взаимодействия (которое может включать воздействующий эффект как медиа технологий и институтов, так и межличностного влияния).

Теоретический анализ коммуникации, представленный данным подходом, позволяет объяснить причины и следствия социального поведения и разрабатывает практики с целью направленного управления этими поведенческими причинами и следствиями. Проблемы коммуникации, с точки зрения социопсихологической традиции, — это ситуации, которые предусматривают эффективное воздействие на причины поведения для того, чтобы получить заранее определенные и контролируемые результаты.

Социальная психология кажется внушающей доверие и практически полезной, потому что обращается к общепринятым представлениям и по-

102

вседневному практическому интересу к причинам и следствиям коммуникации. Мы охотно верим, что наши способы передачи сообщений и наши реакции на сообщения других зависят от наших индивидуальных особенностей. Человеческая природа такова, какова она есть, и мы не удивляемся, когда узнаем, что на наши суждения может повлиять наше социальное окружение, что они часто непредсказуемым образом зависят от твердости наших убеждений, от социальных установок и эмоциональных состояний. Мы знаем также, что процессы взаимодействия в группах, особенно затрагивающие лидерство и конфликт, могут повлиять на результаты работы группы, поэтому важно понимать эти причинные связи, чтобы управлять данными процессами эффективно.

Апеллируя к этим обыденным представлениям, социопсихологическая теория подвергает глубокому сомнению не менее распространенное убеждение в том, что люди являются рациональными существами. Повторяющиеся проявления человеческой слабости и иррациональности бросают вызов нашей исходной вере в способность к личному самоуправлению²². Более того, социальная психология ставит под сомнение все неподтвержденные положения о факторах влияния на человеческое поведение, требуя — и пытается их предоставить — точные, экспериментально проверенные доказательства. Она критикует риторику, например, за отсутствие доказательств того, что предлагаемая ею техника убеждения на самом деле работает, а кибернетику — за сведение всей коммуникации к алгоритмам обработки информации, игнорирующим изменчивость мотивации, личности и эмоций. Как одно из направлении социальной практики, социальная психология, как и кибернетика, высоко ценит технику; она обещает, что наша жизнь может улучшиться благодаря применению экспертами техник психологической манипуляции и терапии. Так, социопсихологический подход к риторике рассматривает последнюю как технологию психологической манипуляции, а не как ораторское искусство, формирующее убеждения слушателей. Нельзя сказать, однако, что социальная психология не имеет своей собственной нравственной позиции: она следует твердому моральному императиву, согласно которому мы, как индивидуальные коммуникаторы, должны делать ответственный выбор на основе научно обоснованных доказательств вероятных последствий наших сообщений.

Социокультурная традиция: коммуникация как (вос)производство социального порядка

Коммуникация — это символический процесс, посредством которого создается, поддерживается, восстанавливается и трансформируется реальность (Carey, 1989. Р. 23).

Там, где действия или артефакты имеют символическую ценность, которая направляет индивидов навстречу друг другу или к их сообществу, там присутствует коммуникативность (Rothenbuhler, 1993. Р. 162).

103

В традициях обычно рассматривается как символический процесс, который производит и воспроизводит общие социокультурные модели. Пред-ставленная таким образом, коммуникация объясняет, как социальный порядок (феномен макроуровня) создается, осуществляется, поддерживается и трансформируется в процессах взаимодействия на микроуровне.

Мы существуем в социокультурном окружении, которое создается и поддерживается большей частью символическими кодами и средствами коммуникации²³. Термин «(вос)производство» обращает внимание на парадоксальную рефлексивность этого процесса. Наше повседневное взаимодействие с другими людьми принципиально зависит от существовавших до нас общих культурных моделей и социальных структур. С этой точки зрения, наши повседневные взаимодействия в значительной степени «воспроизводят» существующий социальный порядок. Социальное взаимодействие, тем не менее, является творческим процессом, который допускает и даже требует изрядной доли импровизации, которая, пусть совместными усилиями и в длительной перспективе, «производит» все тот же социальный порядок, делающий возможным в первую очередь взаимодействие. Основной проблемой социокультурной теории становится поиск необходимого баланса, т. е. установление сложных связей между производством и воспроизводством, микро и макро, действием и структурой, специфической местной культурой и универсальным законом природы. Основная ось дискуссий проходит между структурными теориями, отдающими преимущество в объяснении относительно стабильным моделям макроуровня, и интерпретивными или инте-ракционистскими теориями, отдающими приоритет процессам микроуровня, на котором социальный порядок создается совместными усилиями в процессе переговоров между членами конкретного сообщества²⁴.

Проблемы коммуникации в социокультурной традиции рассматриваются как разрывы в пространстве (социокультурное разнообразие и относительность) и во времени (социокультурные изменения), ослабляющие взаимодействие тем, что опустошают запас общих моделей, от которых это взаимодействие зависит. Конфликты, непонимание и трудности в согласовании интересов увеличиваются, когда социальные условия рождают дефицит общих ритуалов, правил и ожиданий между членами общества. Социокультурная теория многое может сказать о проблемах, возникающих в связи с изме

104

нениями технологии, разрушением традиционного социального порядка, урбанизацией и массовизацией общества, бюрократической рационализа-цией, а в последнее время постсовременной культурной фрагментацией и глобализацией. Такие пертурбации в экологии кодов и средств передачи ин-формации прерывают взаимодействие, но в то же время способствуют твор- вескому созданию новых значений и новых средств коммуникации. Смешение социокультурной традиции с другими направлениями теории коммуникации вполне обычное явление, настолько обычное, что относительно «чистые» образцы социокультурной теории коммуникации встретить достаточно сложно. Теория социального компромисса (Social Action Media Theory), например, комбинирует социокультурный, феноменологический и семиотический подходы (Schoening & Anderson, 1995). Теория «согласован-ного управления смыслами» (Coordinated Management of Meaning Theory — CMM) соединяет интеракционистскую социальную теорию с кибернетическим и диалогическим концептами (Сгопеп, 1995; Реагсе, 1989). Конверсаци-онный анализ имеет интеракционистские, феноменологические и семиоти-ческие корни (Heritage, 1984).

Риторическая теория XX в. решительно идет в социокультурном направ-лении, где риторика достаточно часто концептуализируется как инструмент улучшения человеческих отношений (Ehninger, 1968), и «некоторые ученые доказывают, что приобщение к формам и практикам организаций, соци-алььных групп, наук, технологий, субкультур и культур является в значитель-ной степени риторическим обучением тому, что в коммуникативном плане свойственно конкретным группам в конкретных ситуациях» (Arnold, 1989. Р. 464). Социокультурный порядок, таким образом, предоставляет материал для риторики, а риторика, в свою очередь, становится методом, который, сознательно или бессознательно, используется для установления социального порядка.

Во всех этих смешанных традициях тем не менее можно услышать отчетливый социокультурный «голос». Этот голос, например, критикует социальную психологию за ее чрезмерный индивидуализм, невнимание к макро-социальным силам и нечувствительность к культурным различиям и вновь и вновь призывает коммуникативные исследования с социопсихологической доминантой учитывать возможности культурного и социального подходов²⁵. Он также критикует классическую риторику за ее наивные представления о «Возможностях отдельных личностей (например, при изображении великих ораторов в качестве творцов истории), а семиотику — за то, что она вырыва-ет знаки и знаковые процессы из более широкого социокультурного контекста, в котором они функционируют.

Социокультурный голос звучит и в повседневном практическом мета-дискурсе. Социокультурная теория, с точки зрения неспециалиста, убедительна отчасти потому, что риторически обращается к общепринятым пред-

105

ставлениям, что индивиды — это продукты своего социального окружения, что группы вырабатывают определенные нормы, ритуалы и мировоззрение, что социальное изменение может быть трудным и разрушительным, что попытки активного вмешательства в социальные процессы часто имеют неожиданные последствия. Социокультурная теория подвергает сомнению множество расхожих положений, особенно склонность принимать за аксиому абсолютную реальность личной идентичности, как собственную, так и других людей; считать что социальные институты — неизбежные природные явления; этноцентричность или нечувствительность к культурным различиям; готовность приписывать чрезмерную моральную ответственность индивидам за такие проблемы, как бедность и преступность, имеющих прежде всего социальную природу. Социокультурная теория разрабатывает коммуникативные практики, принимающие во внимание культурное разнообразие и культурную относительность, ценящие толерантность и понимание, придающие большее значение коллективной, а не индивидуальной ответственности. На повседневный практический дискурс о чувстве вины и ответственности, например, определенно повлияли теоретическое обсуждение «общества» в социокультурной традиции (Bowers & Iwi, 1993).

Критическая традиция: коммуникация как дискурсивная рефлексия

Для коммуникативной модели действия язык актуален только с прагматической точки зрения: при использовании предложений с ориентацией на достижение понимания говорящие обсуждают отношения с миром не только непосредственно, как в телеологическом, нормативно регулируемом или драматургическом действии, но и рефлективным способом. … Они более не соотносятся напрямую с чем-то в объективном, социальном и субъективном мирах; вместо этого они обдумывают свои высказывания с учетом возможности того, что их обоснованность будет опровергнута другими деятелями (Habermas, 1984. Р. 98).

Когда мы наблюдаем принуждение, ограничивающее наш выбор, то осознаем отношения власти; когда мы воспринимаем только сам выбор, то живем во власти и воспроизводим власть (Lannamann, 1991. Р. 198).

Систематически искажаемая коммуникация — это процесс, проходящий внутри определенных систем, если последние стратегически (хотя и в скрытом состоянии) работают, скорее, на воспроизводство, чем на производство самих себя (Deetz, 1992. Р. 187)

Невыполнимость — таков основной вывод, который можно сделать из высказывания, что власть становится ненадежной, когда о ней размышляют (Krippendorff, 1995. Р. 113).

106

Истоки критического направления теории коммуникации можно обнаружить в платоновской концепции сократической диалектики как метода достижения истины при обмене мнениями в дискуссии путем постановки вопросов, провоцирующих критическое размышление о противоречиях, которые становятся явными в данном процессе. Критическая теория коммуникации обращает внимание на определенную нестабильность, присутствующую, согласно Хабермасу (1984), в каждом акте коммуникации, направленном на достижение взаимопонимания, на встроенное предубеждение к четко сформулированным, проблемным и абстрактным суждениям, которые считаются лживыми, небрежными или необоснованными. Коммуникация, которая предполагает только передачу — получение или ритуальное согласие по поводу значений, является несовершенной, искаженной, неполной. Подлинная коммуникация осуществляется только в процессе дискурсивной рефлексии, которая стремится к идеальной полноте, никогда не достижимой в полной мере, однако рефлексивный процесс сам по себе является освобождающим.

Традиция критической социальной теории (в широком смысле) идет от Маркса, франкфуртской школы к Хабермасу или, с другой стороны, от течений позднего марксизма и постмарксизма к современным теориям политической экономии, критическим исследованиям культуры, феминистской теории и родственным теоретическим направлениям, связанным с новыми социальными движениями (такими, как постколониальная теория и теория нетрадиционной сексуальной ориентации)²⁶. Для критической теории коммуникации основная «проблема коммуникации» в обществе вызывается материальными и идеологическими силами, которые препятствуют или искажают дискурсивную рефлексию. Такой подход к коммуникации позволяет объяснить, как социальная несправедливость поддерживается идеологическими установками и как справедливость потенциально может быть восстановлена коммуникативными практиками, которые делают возможной критическую рефлексию или рост сознательности, что помогает вскрывать эти установки и, тем самым, открывает возможность политическому действию освободить людей от них.

Критическая традиция становится убедительной, с точки зрения неспециалиста, когда обращается к привычным мнениям о постоянном присутствии в обществе несправедливости и конфликтов, о способах, с помощью которых сила и власть могут взять верх над правдой и разумом, о возможностях, которыми обладает совместное обсуждение проблем для освобождающего озарения, демистификации и даже осознания того, что кого-то «использовали». Критическая теория апеллирует к общепризнанным ценностям свободы, равенства и разума, в то же время подвергая сомнению множество наших привычных представлений о том, что разумно. Она подвергает критике положение об естественности социального порядка и оспаривает раци

107

ональную обоснованность любой власти, традиций, привычных мнений, включая традиционные мнения о самой природе разума, которые, с точки зрения критической теории, исказили разум в угоду капитализму, расизму и патриархату. Она оспаривает обыденные мнения об объективности и морально-политической нейтральности науки и техники; подвергает критике распространенный индивидуализм нашей культуры и идеологическое доминирование инструментального разума, положение о том, что рациональность заключается исключительно в обдумывании целей и средств, где цели могут быть выбраны только волюнтаристски, исходя из личных интересов. Критическая теория является или, по крайней мере, пытается быть максимально практичной теорией, хотя ее понимание того, что является практичным, резко расходится с общепринятым. Принципиально, вслед за Марксом, она ставит своей целью не понять мир и, уж конечно, не учить студентов тому, как достичь успеха в этом мире. Главное для нее — изменить мир практически, посредством теоретически осмысленных социальных действий.

Любое из направлений теории коммуникации можно повернуть в саморефлексирующее, критическое русло и создать тем самым смешанный вариант, как, например, критическая риторика (McKerrow, 1989) или критическая семиотика (Hodge & Kress, 1993; Fairclough, 1995). Самыми интересными, с точки зрения диалогически-диалектической связи, являются попытки признать противоречия между критической теорией и другими традициями теории коммуникации и преодолеть их, что, например, проделали Кондит (Condit, 1989) и Фаррелл (Farrell, 1993) в риторической теории. Литература по критической теории, направленная против социокультурной теории, огромна, она почти сопоставима со всей массой работ по современной социальной теории, поскольку содержанием критической теории выступает критика воспроизводства социального порядка, который, в свою очередь, является центральной темой социокультурной теории.

Вместе с тем критическая теория, по моему мнению, предлагает модель коммуникативной практики, которая радикально отличается от социокультурной модели коммуникации как (вос)производства. Для ученого, занимающегося критической теорией, деятельность, которая просто воспроизводит существующий социальный порядок, и даже та, которая создает новый социальный порядок, еще не является подлинной коммуникацией. Для того чтобы в основе социального порядка было подлинное взаимопонимание (в отличие от стратегического манипулирования, подавляющего конформизма или пустого ритуала), коммуникаторам необходимо время от времени ясно формулировать, ставить вопросы и открыто обсуждать имеющиеся различия в их суждениях об объективном мире, моральных нормах и личном опыте (Habermas, 1984. Р. 75-101; см. также Deetz, 1992, 1994).

Критико-теоретическая модель коммуникации как дискурсивной рефлексии, таким образом, близка феноменологической идее диалога, к которой,

108

однако, добавляет отчетливый диалектический аспект. В критической теории феноменологический диалог рассматривается как идеальная форма коммуникации, но форма, которую существующие социокультурные условия могут превратить в свою противоположность. Модель диалога несовершенна, поэтому ей не удается направить участников на размышления о социокультурных условиях, что потенциально ослабляет диалог. Лишь с помощью диалектического выспрашивания о факторах, кажущихся само собой разумеющимися, можно выявить эти условия и тем самым определить направление социальных изменений, которое сделает возможным подлинный диалог. Подобная модель коммуникации используется в различных формах идеологической критики и феминистского или личностного развития самосознания. Она также применима и к недавней теории «недейственной» силы Криппендорфа (KrippendorfT, 1995), работе, которая опирается на идеи кибернетического и феноменологического направлений теории коммуникации с целью создать смешанную критическую теорию и которая выглядит значительно более оптимистичной, чем большинство других критических теорий, в оценке способности одного лишь понимания (при отсутствии согласованного политического действия) изменить мир.

Сама критическая теория подвергается критике со стороны других теоретических традиций за политизацию науки и образования, за отстаивание универсального нормативного стандарта коммуникации, в основе которого a priori лежит идеология. Одни критики критической теории считают, что наука ничего не должна говорить о нормативных стандартах, другие — что нормативные стандарты должны основываться на объективных эмпирических критериях; третьи — что нормативные стандарты могут относиться только к локальным культурам и определенным коммуникативным практикам. В ответ на это критическая теория критикует другие теоретические традиции за их слепоту по отношению к их собственным идеологическим установкам И ложным притязаниям на политический нейтралитет. Для теоретиков критического направления локальные практики и эмпирические результаты коммуникации не могут приниматься за чистую монету, но должны оцениваться в свете рефлективного анализа искажающих воздействий власти и идеологии в обществе.

Поскольку эти дискуссии продолжаются, самым полезным вкладом критической теории (кроме ее очевидной связи с дискурсом социальной несправедливости и изменений), возможно, является культивирование более высокой оценки дискурсивной рефлексии как практической возможности, присущей коммуникации в целом. Коммуникация, как я отмечал выше, не только то, что мы делаем, это нечто, о чем мы снова и снова говорим таким способом, который практически связан с нашими действиями. Этот практический метадискурс всегда имеет потенциал для перерастания в подлинно рефлективный дискурс, который объединяет теорию коммуникации с практикой

109

(Craig, 1996b). Критическая традиция теории коммуникации подтверждает, таким образом, что рефлективный дискурс и, следовательно, сама теория коммуникации играют важную роль в нашем повседневном понимании и в практике коммуникации.

Разрабатывая область знания: заключительные размышления

Этот предварительный набросок теории коммуникации как области знания дает много пищи для размышлений и много работы, которую еще предстоит сделать. В заключение я предлагаю короткие размышления о дальнейших планах и выводах для дисциплинарной практики коммуникационных исследований.

Предстоящая работа: исследование, разработка, применение

Предстоящая работа предполагает дальнейшие исследования с целью постановки ключевых вопросов и составления сложной топографии традиций; разработку новых направлений теории коммуникации и новых способов систематизации полученного знания; а также применение теории коммуникации путем ее вовлечения в практический метадискурс по проблемам коммуникации.

Исследования в данной области требуют как всестороннего обсуждения традиций с целью изучения взаимодополняемости и противоречий между ними, так и «спелеологического» погружения в традиции для изучения их внутренней сложности.

Теоретическая матрица позволяет нам определить точки согласия и расхождений между традициями теории коммуникации. Решая эту задачу, мы сформулируем центральные темы и проблемы теории коммуникации как области знаний. Например, для некоторых направлений важнейшими являются понятия коммуникативной стратегии и технологии, но при сопоставлении этих традиций, включая риторику, феноменологию, кибернетику, социальную психологию и критическую теорию, эти понятия приобретают новые смыслы как в теоретическом, так и в практическом плане. Сравнение стратегии и подлинности (риторика или социальная психология против феноменологии), интенциональности и функциональности (риторика или феноменология против кибернетики), подтверждение эффективности используемых приемов (социальная психология против риторики), инструментальный разум как идеологическая установка (критическая теория против кибернетики или социальной психологии) — все эти проблемы могут считаться ключевыми и полеобразующими в области теории коммуникации.

При дальнейшем исследовании традиций важно иметь в виду, что каждая из них внутренне сложна и открыта для различных интерпретаций. Традиции теории коммуникации могут быть переопределены, перекомбиниро

110

ваны, смешаны и подразделены самыми разными способами. Риторическая традиция включает множество разрастающихся и противоборствующих научных направлений, так же, как и семиотика, феноменология и т. д. Теоретические области знания могут быть представлены как фракталы — графические функции, которые имеют одинаковые формальные свойства на каждом уровне дробления. Каждая традиция теории коммуникации сама по себе выступает сложной областью знания, в которой при ближайшем рассмотрении видна диалогически-диалектическая структура с множеством направлений, очень похожая на область теории коммуникации в целом. Если увеличить масштаб дробления и перейти к делению на более крупные разделы, то область теории коммуникации сожмется до размеров одного научного направления в сложном мегаполе общественных наук. Возможно, идеальным (<<другом-ддя-пользователя>>) способом представления теории коммуникации мог бы стать интерактивный гипертекст, позволяющий рассматривать предмет в мириадах направлений с помощью гиперссылок внутри и на пересечении различных уровней с переходом к смешанным традициям и альтернативным систематизациям, родственным дисциплинам и мультимедийным записям коммуникативных практик, связывающих теорию с практическим метадискурсом²⁷.

Создание новой теории — вот задача, к которой неизбежно приведут и которую стимулируют наши усилия по исследованию области, поскольку мы сталкиваемся с концептуальными пробелами, новыми идеями, новыми формами и практиками коммуникации.

Каждая из семи традиций основана на уникальной модели коммуникативной практики, принципиально отличной от всех других, представленных в матрице. Следовательно, они составляют набор альтернатив, но если рассуждать логически, этот набор не является исчерпывающим. Область теории коммуникации логически открыта для новых традиций с единственным ограничением: каждое новое направление должно опираться на уникальную модель коммуникативной практики, которая, при интеграции ее в данную область (что может повлечь переопределение других традиций), не дублирует логически никакую другую модель.

Например, любое из приводимых ниже направлений потенциально может быть реконструировано с целью теоретического выявления той или иной коммуникативной практики.

• Феминистская традиция, в которой коммуникация может рассматриваться как «связанность с другими», выражает «особое внимание, которое многие женщины уделяют контекстуальному обдумыванию и принятию решений, делая акцент на важности и полезности разговора, близости и отношений» (Kramarae, 1989. р. 157; см. также Foss & Griffin, 1995). Как эту модель коммуникации можно отличить от феноменологической модели диало

111

га? Как могла бы она изменить расположение феминизма по отношению к критической теории?

 

• Эстетическая традиция, в которой коммуникация может рассматриваться как воплощенное действие, выявляет «поэтический» аспект коммуникации в создании ритуалов, взаимоотношений, значений и истин (например, Conquergood, 1992; Hopper, 1993). Как отличить ее от семиотической и социокультурной моделей коммуникации? Куда переместила бы она риторическую и критическую теории в области коммуникации (Conquergood, 1992; Laffoon, 1995)?
• Экономическая традиция, в которой коммуникация может рассматриваться как обмен, подчеркивает, что любое сообщение (все, что может быть передано от одного лица другому) имеет обменную ценность, приравненную к его значению. Как выглядела бы эта традиция, реконструированная после выделения ее из союза с некоторыми другими, например из критической теории (Schiller, 1994), феноменологии (Chang, 1996) и социальной психологии (Roloff, 1981)?
• Духовная традиция, в которой коммуникация может рассматриваться как общение на нематериальном или мистическом уровне существования, обнажает во многом невыразимые корни общения — и его практическую зависимость от веры — в сфере опыта, который преодолевает все исторические и человеческие различия (например, Cooper, 1994; Crawford, 1996; Goodall, 1996; Рут, 1997; Ramsey, 1997). Как это трансцедентальное общение пересекается с иными видами трансцедентальности, утверждаемыми феноменологией (в диалоге), социокультурной теорией (в культуре) и критической теорией (в рефлексии)?

 

 

Если эти примеры выглядят поверхностными, вернемся к предложенному нами жесткому стандарту, чтобы каждая новая традиция предлагала уникальную концепцию коммуникативной практики. Например, биологическое направление в теории коммуникации могло бы выглядеть убедительно, с учетом современного интереса к нему (например, Cappella, 1996), но я не знаю какого-либо иного специфического биологического подхода к теоретическому анализу коммуникативной практики, чем тот, который может быть описан как семиотический (например, Liska, 1993), социопсихологический (например, Cappella, 1991,1995) или кибернетический (как в работах по генетической обработке информации или циклам с обратной связью в экосистемах). Коммуникативную практику, осмысленную как опосредование знаками (семиотика), интеракция (социальная психология) или обработка информации (кибернетика), можно, вероятно, объяснить законами биологии, такими, как закон развития организмов или эволюция путем естественного отбора (Cappella, 1991,1995,1996; Hauser, 1996; Horvath, 1995), но мне не известна какая-либо уникальная биологическая концептуализация коммуни

112

кативной практики самой по себе. Логично, что традиция, не отвечающая поставленному жесткому стандарту, находится вне области теории коммуникации.

Это, конечно, не исключает возможность того, что кто-то откроет или изобретет биологическое направление теории коммуникации. Академический дискурс постоянно рождает новые идеи; возможно, будут предложены и новые способы теоретизации коммуникации. Новая концепция коммуникации может вырасти из «приземленной теории практики» (grounded practical theory) благодаря критическому изучению и концептуальной реконструкции коммуникативных практик, используемых какой-либо культурной традицией или в конкретных обстоятельствах (Craig & Tracy, 1995). В принципе, у нас есть все основания предположить, что открытие или изобретение новых направлений в теории коммуникации и появление новых интерпретаций старых традиций будет продолжаться, поэтому не стоит ни надеяться, ни беспокоиться о том, что работа по созданию теории коммуникации когда-нибудь будет завершена.

Применение теории коммуникации предполагает соединение теоретического и практического метадискурсов при обсуждении реальных проблем коммуникации. Именно в этом процессе теория коммуникации может быть проверена наиболее логичным образом на предмет ее значимости и полезности в деле управления поведением и критики той или иной практики²⁸. Каждая традиция предоставляет метадискурсивную терминологию, с помощью которой можно концептуализировать и обсудить проблемы и практику коммуникации. Владение этими многочисленными словарями коммуникационной теории открывает возможность посмотреть на проблемы коммуникации с разных точек зрения и обратиться к тому объяснению, которое кажется соответствующим конкретному случаю²⁹. Поскольку каждая из традиций апеллирует к одним метадискурсивным общепринятым представлениям и подвергает сомнению другие, то выбранный подход

провоцирует и формирует метакоммуникативную рефлексию. Так, обсуждение того, не прибегает ли кто-то к открытой «стратегии» в коммуникации, предполагает использование риторической и феноменологической терминологии и провоцирует размышление о парадоксах абсолютно аутентичной коммуникации. Подобная рефлексия может перемещаться в континууме между теорией и практикой и в наиболее теоретических точках становится неотличимой от собственно теоретического метадискурса теории коммуникации (Craig, 1996b). В эти моменты пересечения теоретического и практического метадискурсов работа по исследованию, разработке и применению теории коммуникации сливается в единую деятельность.

113

Выводы для образовательной практики в области коммуникативных исследований

Основной вывод, касающийся нашей дисциплинарной практики, заключается в том, что все мы, исследователи коммуникации, имеем в настоящий момент важную для обсуждения тему, а именно, социальную практику коммуникации, поэтому нам следует перестать игнорировать друг друга и направить свою работу в область теории коммуникации.

Что означает направить нашу работу в область теории коммуникации? Я думаю (вслед за Anderson, 1996), что речь идет о трех вещах: а) ориентироваться на широкое научное сообщество; б) обеспечить возможность рассмотрения конкретных проблем междисциплинарными средствами и в) заниматься подготовкой студентов в этой области. Остановлюсь на этих положениях более детально.

 

• Исследователи коммуникации должны адресовать свои работы, даже узко специализированные, к данной области знания в целом. Это означает, что они должны демонстрировать свою осведомленность в избранной традиции, обращаться к основным темам и проблемам данной области, подчеркивать практическое значение и быть отзывчивыми к интересам и возможной критике со стороны других традиций. Принимая во внимание академическую специализацию, нельзя ожидать от отдельных ученых, что они глубоко разберутся во всех направлениях этой области знания. Поэтому аргументы, используемые при рассмотрении и характеристике традиций, не всегда будут новыми, в некоторых отношениях они могут быть наивными. И тем не менее они будут указывать на связь данной работы с областью знания в целом и обеспечат других ученых, вовлеченных в работу на пересечениях определенных теоретических традиций, теми деталями (и мотивирующими раздражителями), которые дают возможность устранять ошибки, прояснять проблемы и переводить обсуждение на более глубокий уровень. Именно так может выглядеть на практике диалогически-диалектическая согласованность.
• Теоретическая матрица предполагает как междисциплинарность, так и дисциплинарную сосредоточенность в исследованиях по коммуникации. Любая традиция обращается к сферам междисциплинарного исследования (в политической коммуникации, семиотике, исследованиях по культуре, философии, информатике и т. д.), которые могут расширяться за счет других направлений теории коммуникации. Трэйси (Tracy, 1990), например, выделил особый коммуникативный подход к междисциплинарным исследованиям дискурса, для которого характерны собственные нормативные и прикладные интересы, представление об аудитории и сконцентрированность на проблемах и стратегиях. Эти характеристики обнаруживают сочетание риторического, социопсихологического и других влияний теории коммуникации. Исследователи коммуникации, сформи

 

 

114

рованные в определенной традиции, получают возможность преодолеть продуктивную фрагментацию и внести больший вклад в междисциплинарные исследования.

3. Перед теми из нас, кто преподает теорию коммуникации, стоят уникальные по сложности задачи. Студенты последних курсов приходят на занятия по коммуникации в надежде получить что-то, имеющее практическое значение, а мы предлагаем им теорию. Они приходят за чем-то постижимым, а мы предлагаем фрагменты предмета, который никто не может постичь — до 249 теорий, счет которых не завершен. Анализ, предложенный в табл. 1 и 2, рассчитан на преподавателей, которые воспринимают область знания в целом как источник размышлений над практическими проблемами, и, постепенно продвигаясь от поверхностного обзора вглубь теории, они движутся не в сторону от практических дел, а, напротив, проникают в них более глубоко.

Студенты, специализирующиеся в нашей области, должны научиться использовать теорию коммуникации иначе. Те, кто хочет проводить собственные исследования, «не могут игнорировать необходимость специальной методологической, а следовательно, и теоретической подготовки» (Reeves, 1992. Р. 238). Вместе с тем широта кругозора в данной области поможет им адресовать выводы, полученные в специальных исследованиях, более широким дисциплинарным и междисциплинарным сообществам, а также неспециалистам. Тем, кто специализируется в рамках конкретной традиции, осваивать коммуникационную теорию станет немного легче, поскольку они могут сосредоточиться прежде всего на «собственных» рядах и столбцах табл. 2, т. е. на проблемах связей их собственной традиции с другими направлениями теории коммуникации. Другие клетки матрицы останутся тем, кто специализируется в других традициях.

Если обратиться к одной из традиций теории коммуникации, то можно представить табл. 1 и 2 в качестве строительных лесов, поддерживающих систему риторических приемов — систему из общих мест и шаблонных аргументов, которая может помочь при подготовке студентов, изучающих коммуникацию, к участию в обсуждении проблем дисциплины в целом, подобно тому, как традиционное искусство риторики готовит граждан к участию в обсуждении общественных дел. Ораторское искусство апеллирует к «общепринятому», или «публичному», или «социальному» знанию — знанию, которым уже совместно обладают члены сообщества. Подобно этому область теории коммуникации отмечает границы общего дискурсивного пространства — пространства теоретического метадискурса, в котором более специальные теоретические дискурсы могут объединяться друг с другом и с практическим метадискурсом по вопросам коммуникации как социальной практики. Эта область теории коммуникации — не хранилище абсолютной истины. Она лишь стремится быть полезной.

115

Примечания

¹ Далеко не полный перечень последних книг, представляющих собой оригинальные работы по общей теории коммуникации безотносительно к их дисциплинарному происхождению, но в то же время исключающий работы по более специальным темам, например таким, как медиа эффекты или межличностные отношения, включает: Altheide (1995), Anderson (1996), Angus &Langsdorf (1992), Carey (1989), Chang (1996), Deetz (1992), Goodall (1996), Greene (1997), Harris (1996), Hauser (1996), Kaufer & Carley (1993), Leeds-Hurwitz (1995), Mamovani (1996), Mortensen (1994), Mortensen with Ayres (1997), Norton & Brenders (1995), Pearce (1989), Pilotta & Mickunas (1990), Rothenbuhler (1998), Sigman (1995b), Stewart (1995), J. Taylor (1993), T. Taylor (1992), Theall (1995).

² Существуют некоторые определяющие область указатели (см. Anderson, 1996; Craig, 1989). Кроме того, начинают появляться работы по истории коммуникативной теории (Mattelart, 1996; Schiller, 1996), а также коллективные работы (учебники, энциклопедии, антологии) разной степени ценности, содержательности и полезности (например, Arnold & Bowers, 1984; Barnouw е. а., 1989; Casmir, 1994;Cobley, 1996; Crowley & Mitchell, 1994; Cushman & Kovacic, 1995; Kovacic, 1997; Philipsen & Albrecht, 1997).

³ Теория коммуникации происходит от многих различных научных дисциплин, однако известно, что ученые игнорируют труды, опубликованные за пределами их собственной науки. Это значит, что они готовы писать о коммуникации, не обращая внимания на работу, проделанную кем-то еще, и особенно в рамках самой коммуникативной дисциплины. К чести исследователей коммуникации можно сказать, что они стремятся уйти от этого. Они часто цитируют работы по другим научным дисциплинам. Однако гораздо вероятнее, что они процитируют работу из другой научной области, чем из своей собственной. Они не склонны цитировать коллег, за исключением тех, кто входит в их небольшие научные кланы, непреднамеренным последствием чего, в свою очередь, является то, что их самих сравнительно мало будут цитировать, как внутри, так и за пределами их собственной дисциплины (Myers, Brashers, Center, Beck & Wert-Gray, 1992; Paisley, 1984; Reeves & Borgman, 1983; Rice, Borgman & Reeves, 1988; So, 1988).

⁴ «Область коммуникации выглядит так, как будто разделена на несколько изолированных лягушачьих прудов — между ними не слышно дружеского кваканья, очень мало продуктивного общения, мало случаев успешного перекрестного оплодотворения» (Rosengren, 1993. Р. 9).

⁵ Не удивительно, что один автор спрашивает, почему так мало теорий коммуникации (Berger, 1991), а другой — почему их так много (Craig, 1993). Они расходятся во взглядах не только на то, что считать теорией, но и на размеры и очертания области, в которой они эти теории считают.

⁶ В работах по общей истории коммуникативных исследований (Delia, 1987; Rogers, 1994) также отмечается мультидисциплинарное происхождение данной области.

⁷ Дане и Ларсон (Dance & Larson, 1976) увеличили список до 126 определений, число, которое (согласно природе вещей) может только увеличиться со временем.

⁸ О критике, которая придает особое значение подавляющим, ограничительным тенденциям в традиционных дисциплинах — см. у McLaughlin (1995), Sholle

116

(1995) и Streeter (1995). Хотя эти критики выступают против «дисциплины» коммуникации, они — за «область» коммуникации, которую описывают как «постдисциплину». Несмотря на различия в терминологии, мы согласны, что исследования по коммуникации должны стремиться к определенному (недеспотичному, неисключа-юшему) типу согласованности. Однако другие авторы критикуют саму идею согласованности, ссылаясь на важные институциональные и интеллектуальные выгоды, вытекающие из дисциплинарной фрагментации (например, O’Keefe, 1993; Newcomb, 1993; Peters, 1993; Swanson, 1993). Я надеюсь рассмотреть более детально эти аргументы в следующей работе. Здесь могу отреагировать лишь предложением иною, не обязательно несовместимого подхода.

⁹ См. версии этого аргумента: Beniger (1993); Berger & Chaffee (1987. P. 894); Cronkhite (1986); Deetz (1994); Luhmann (1992); Motley (1991); Pearce (1989); Rothenbuhler (1993,1996, 1998); Shepherd (1993); Sigman (1992, 1995a).

¹⁰ Могут ли исследования по коммуникации просто заявить о себе как о фун-

даментальной дисциплине, объясняющей все другие науки, поскольку любые

дисциплины, будучи социальными конструкциями, как все социальные конст-

рукции, созданы символически посредством коммуникации? Да, конечно, но

только в шутку! В принципе любая дисциплина может объявить себя «фунда-

ментальной» социальной дисциплиной, основанной на каком-нибудь вымучен-

ном доводе, согласно которому все социальные процессы по сути являются когнитивными, экономическими, политическими, культурными — или, действитель-но, почему бы не химическими или субатомными? Соль этой шутки в том, что Каждая дисциплина в ее собственном понимании находится в самом центре все-ленной. И коммуникация не является исключением; однако коммуникация как метаперспектива — точка зрения на точки зрения — может помочь нам оценить иронию нашей ситуации.

¹¹ См. в первую очередь Deetz (1994), см. также: Carey (1989), Pearce (1989) и

Shepherd (1993). Мысль о том, что коммуникация играет решающую роль в форми-

ровании демократического сообщества, своими философскими корнями уходит в

американский прагматизм. Классические определения этой точки зрения можно

Найти у Dewey (1916, 1927) и МсКеоп (1957).

¹² Этот логический парадокс, что коммуникация существует лишь как конститу-

ированная коммуникацией (а вот что создает коммуникацию, создающую коммуни-

кацию?), был исследован в рамках кибернетической традиции теории коммуника-

ции (например, Bateson, 1972; KrippendorfT, 1997; Luhmann, 1992). Это лишь еще

одно проявление парадоксальной рефлексивности значения и контекста, или по-

слания и метапослания, которое характеризует всю коммуникацию.

¹³ Carey (1989), McKinzie (1994), Reddy (1979) и Taylor (1992) считают, что ком-

муникация, по крайней мере в евро-американских культурах, рассматривается как

трансмиссионный процесс.

¹⁴ Хотя приверженцы конститутивной модели не всегда полностью отвергают

трансмиссионную модель, они редко восхваляют ее достоинства. Peters (1994), воз-

можно, единственное исключение.

¹⁵ Заметим, что рефлексивная самокритика каждой традиции со своей собствен-

ной точки зрения отмечена в диагональных клетках, начиная с верхней левой до

нижней правой в табл. 2. Они могут считаться трещинами или неустойчивыми точ-

117

ками, разрушающими традиции, но я предпочитаю считать их зонами самовопро-шания, которые делают возможными диалог и инновации.

¹⁶ Арнольд определяет риторику как «изучение и обучение практической, обыч-

но убеждающей коммуникации» и отмечает лежащую в ее основе «гипотезу о том,

что влияние и значение коммуникации зависят от методов, избранных для обдумы-

вания, составления и представления сообщений» (Arnold, 1989. Р. 461).

¹⁷ Классическая работа — Locke (1690/1979); см. также Peters (1989), Steiner

(1989), Taylor (1992).

¹⁸ Классические определения функционалистского образа мышления см. у

Bateson (1972) и Dennett (1979).

¹⁴ Работу Kaufer & Butler (1996) можно считать гибридом риторики и кибернетики.

²⁰ Различные сочетания см. у Cherry (1966); Есо (1976); Wilden (1972).

²¹ Недавняя работа Криппендорфа (Krippendorff, 1993) представляет движение

от кибернетики к феноменологии, которая сохраняет важные черты первой. Несколь-

ко глав в антологии Штайера (1991) по рефлексивности выявляют сходные тенден-

ции.

²² Как указывает Герман, рост влияния психологии как культурного взгляда на

мир в XX в. был частично обусловлен войнами и другими ужасными событиями,

которые «сделали предметом обсуждения рациональность и автономию» (Herman,

1995. Р. 7).

²³ Мейровиц считает, что «буквально все специфические вопросы и аргу-

менты, касающиеся конкретного средства коммуникации или средств в целом,

можно связать с одной из трех основных метафор: средства коммуникации …

как трубопроводы, средства как языки, средства как окружающая среда»

(Meyrowitz, 1993. Р. 56). В социопсихологической традиции средства — это тру-

бопроводы, в семиотической — это языки; в социокультурной — это окружаю-

щая среда.

²⁴ К недавним попыткам найти баланс между двумя полюсами можно отнести,

напр., теорию структурации ((Giddens, 1984), теорию практики (Bourdieu, 1992),

экологические модели (Altheide, 1995; Mantovani, 1996).

²⁵ За этой линией дискуссии в последнее время часто следовали призывы к «кон-

ститутивной» или «коммуникативной» теории коммуникации; см., например, Carey

(1989), Sigman (1992, 1995а, 1995b) и некоторые главы в кн.: Leeds-Hurwitz (1995).

Также см.: Sigman (1987) и Thomas (1980).

²⁶ О недавнем симпозиуме, показавшем центральное место Хабермаса в этой

традиции, см. в Huspek (1997).

²⁷ Согласно кибернетическим принципам хорошей коммуникации, друже-

ственное пользователю представление теории коммуникации следует структу-

рировать так, чтобы оно содействовало эффективной когнитивной обработке

данных. На основе классической теории способности человека к обработке ин-

формации, это ограничило бы количество определенных «традиций» (или «кус-

ков программы»), которые можно было бы включить на любых уровнях теоре-

тической схемы, от одного до семи; семь — это точное количество традиций в

предлагаемой матрице.

118

²⁸ Методы и стандарты тестирования или критической оценки практической теории коммуникации ставят сложные вопросы, выходящие за пределы рассмотрения настоящего эссе. См. Craig (1995, 1996b) and Craig & Tracy (1995); в этих работах открыта дискуссия по данным вопросам.

²⁹ Это соответствует взглядам Джонсона и Тулмина, считающих, что применение теории на практике является изначально скорее риторическим и перспективным, чем «геометрическим» или формально дедуктивным (Jonson & Toulmin, 1988. P. 293). Альтернативные теории не являются взаимоисключающими; они предлагают ограниченные дополнительные подходы к практическим проблемам (Craig, 1996b).

Перевод с английского Т.В. Кашиной, научный редактор перевода Н.В. Казаринова

 

Литература

Altheide, D.L. (1995). An ecology of communication: Cultural formats of control. New York: Aldine de Gruyter.

Anderson, J.A. (1996). Communication theory: Epistemological foundations. New York: Guilford Press.

Anderson, R., Cissna, K.N., & Arnett, R. C. (Eds.). (1994). The reach of dialogue: Confirmation, voice and community. Cresskill, NJ: Hampton Press.

Angus, I., & Langsdorf, L. (Eds.). (1992). The critical turn: Rhetoric and philosophy in postmodern discourse. Carbondale: Southern Illinois University Press.

Arnold, C.C. (1989). Rhetoric. In E. Barnouw, G. Gerbner, W. Schramm, T. L. Worth, & L. Gross (Eds.), International encyclopedia of communications (Vol. 3, pp. 461—465). New York: Oxford University Press.

Arnold, C.C., & Bowers, J.W. (Eds.). (1984). Handbook of rhetorical and communication theory. Boston: Allyn & Bacon.

Audi, R. (Ed.). (1995). The Cambridge dictionary of philosophy. New York: Cambridge University Press.

Barnouw, E., Gerbner, G., Schramm, W., Worth, T.L., & Gross, L. (Eds.). (1989). International encyclopedia of communications (4 volumes). New York: Oxford University Press.

Bateson, G. (1972). Steps to an ecology of mind. New York: Ballantine Books.

Beniger, J.R. (1993). Communication—Embrace the subject, not the field. Journal of Communication, 43(3), 18-25.

Berger, C.R. (1991). Communication theories and other curios. Communication Monographs, 58, 101-113.

Berger, C.R. (1997). Planning strategic interaction: Attaining goals through communicative action. Mahwah, NJ: Erlbaum.

Berger C.R., & Chaffee, S.H. (Eds.). (1987). Handbook of communication science. Newbury Park, CA: Sage.

119

Bitzer, L.F. (1968). The rhetorical situation. Philosophy and Rhetoric, I, 1-14. Bourdieu, P. (1992). The logic of practice. Stanford, CA: Stanford University Press. Bowers, J., & Iwi, K.. (1993). The discursive construction of society. Discourse & Society, 4, 357-393.

Brent, D. (1996). Rogerian rhetoric: Ethical growth through alternative forms of argumentation. InB. Emmel,P. Resch, &D.Tenney (Eds.)_y Argument revisited; argument redefined: Negotiating meaning in the composition classroom (pp. 73-96). Thousand Oaks, CA: Sage.

Budd, R.W., & Ruben, B.D. (Eds.). (1972). Approaches to human communication. Rochelle Park, NJ: Hayden.

Burgoon, J. K., & Buller, D.B. (1996). Interpersonal deception theory: Reflections on the nature of theory building and the theoretical status of interpersonal deception theory. Communication Theory, 6, 310-328.

Burke, K. (1966). Language as symbolic action: Essays on life, literature, and method. Berkeley, CA: University of California Press.

Cappella, J. N. (1991). The biological origins of automated patterns of human interaction. Communication Theory, I, 4—35.

Cappella, J.N. (1995). An evolutionary psychology of Gricean cooperation. Journal of Language and Social Psychology, 14, 167-181.

Cappella, J.N. (Ed.). (1996). Symposium: Biology and communication. Journal of Communication, 46(3), 4-84.

Carbaugh, D. (1996). Situating selves: The communication of social identities in American scenes. Albany, NY: SUNY Press.

Carey, J.W. (1989). Communication as culture: Essays on media and society. Winchester, MA: Unwin Hyman.

Casmir, RL. (Ed.). (1994). Building communication theories: A social cultural approach. Hillsdale, NJ: Erlbaum.

Chang, B.G. (1996). Deconstructing communication: Representation, subject, and economies of exchange. Minneapolis: University of Minnesota Press.

Cherry, C. (1966). On human communication: A review, a survey, and a criticism (2nd ed.). Cambridge, MA: MIT Press.

Cobley, P. (Ed.). (1996). The communication theory reader. New York: Routledge.

Condit, CM. (1989). The rhetorical limits of polysemy. Critical Studies in Mass Communication, 6, 103-122.

Conquergood, D. (1992). Ethnography, rhetoric, and performance. Quarterly Journal of Speech, 78, 80-97.

Cooper, T.W. (1994). Communion and communication: Learning from the Shuswap. Critical Studies in Mass Communication, 11, 327-345.

Craig, R.T. (1989). Communication as a practical discipline. In B. Dervin, L. Grossberg, B.J. & E. Wartella (Eds.), Rethinking communication: Vol I. Paradigm issues (pp. 97-122). Newbury Park, CA: Sage.

Craig, R.T. (1993). Why are there so many communis’¹ n theories? Journal of Communication, 43 (3), 26-33.

Craig, R.T. (1995). Applied communication rese? oh in a practical discipline. In K.N. Cissna (Ed.) Applied communication in the 21st jntury (pp. 147-155). Mahwah, NJ: Erlbaum.

120

Craig, R.T. (1996а). Practical theory: A reply to Sandelands. Journal for the Theory of Social Behavior, 26, 65-79.

Craig, R.T. (1996b). Practical-theoretical argumentation. Argumentation, 10, 461—

474.

Craig, R., & Tracy, K. (1995). Grounded practical theory: The case of intellectual discussion. Communication Theory, 5,248-272.

Crawford, L (1996). Everyday tao: Conversation and contemplation. Communication Studies, 47, 25-34.

Cronen, V.E. (1995). Coordinated management of meaning: The consequentiality of communication and the recapturing of experience. In S.J. Sigman (Ed.). The consequentiality ofcommunication (pp. 17-65). Hillsdale, NJ: Erlbaum.

Cronkhite, G. (1986). On the focus, scope, and coherence of the study of human symbolic activity, Quarterly Journal of Speech, 72, 231-246.

Crowley, D., &c Mitchell, D. (Eds.). (1994). Communication theory today. Stanford, CA: Stanford University Press.

Cushman, D.P., Kovacic, B. (Eds.). (1995). Watershed research traditions in human communication theory. Albany, NY: SUNY Press.

Dance, F.E.X. (1970). The «concept» of communication, Journal of Communication, 20, 201-210.

Dance, F.E.X., & Larson, C.E. (1976). The functions ofcommunication: A theoretical approach. New York: Holt, Rinehart, 8c Winston.

Deetz, S.A. (1992). Democracy in an age of corporate colonization: Developments in communication and the politics of everyday life. Albany, NY: SUNY Press.

Deetz, S.A. (1994). Future of the discipline: The challenges, the research, and the social contribution. In S.A. Deetz (Ed.), Communication Yearbook 17 (pp. 565-600). Thousand Oaks, CA: Sage.

Delia, J.G. (1987). Communication research: A history. In C.R. Berger and S.H. Chaffee (Eds.), Handbook of Communication Science (pp. 20-98). Newbury Park, CA: Sage.

Dennett, D.C. (1979). Brainstorms: Philosophical essays on mind and psychology. Montgomery, VT: Bradford.

Dewey, J. (1916). Democracy and education: An introduction to the philosophy of education. New York: Macmillan.

Dewey, J. (1927). The public and its problems. Chicago: Swallow Press.

Eco, U. (1976). A theory’of semiotics. Bloomington: Indiana University Press.

Ehninger, D. (1968). On systems of rhetoric. Philosophy and Rhetoric, I, 131-

144.

Ellis, D.G. (1991). Post-structuralism and language: Non-sense. Communication Monographs, 58, 213-224.

Ellis, D.G. (1995). Fixing communicative meaning. Communication Research, 22(5), 515-544.

Fairclough, N. (1995). Critical discourse analysis: The critical study of language. New York: Longman.

Farrell, T.B. (1993). Norms of rhetorical culture. New Haven, CT: Yale University Press.

121

Fisher, В.А. (1978). Perspectives on human communication. New York: Macmillan.

Foss, S.K., & Griffin, C.L. (1995). Beyond persuasion: A proposal for an invitational rhetoric. Communication Monographs, 62, 2-18.

Freeman, S.A., Littlejohn, S.W., & Реагсе, W.B. (1992). Communication and moral conflict. Western journal of Communication, 56,311-329.

Gadamer, H.-G. (1981). Reason in the age of science (F. G. Lawrence, Trans.). Cambridge, MA: MIT Press.

Giddens, A. (1984). The constitution of society: Outline of the theory ofstructuration. Berkeley: University of California Press.

Giddens, A. (1991). Modernity and self-identity: Self and society in the late modem age. Cambridge, UK: Polity Press.

Goodall, H.L., Jr. (1996). Devine signs: Connecting spirit to community. Carbondale: Southern Illinois University Press,

Greene, J.O. (Ed.). (1997). Message production: Advances in communication theory. Mahwah, NJ: Erlbaum.

Habermas, J. (1984). The theory of communicative action: Vol. 1. Reason and the rationalization of society (T. McCarthy, Trans.). Boston: Beacon Press.

Harris, R. (1996). Signs, language and communication. New York: Routledge.

Hauser, M.D. (1996). The evolution of communication. Cambridge, MA: MIT Press.

Heims, S.J. (1991). The cybernetics group. Cambridge, MA: MIT Press.

Heritage, J. (1984). Garflnkel and ethnomethodology. Cambridge, UK: Polity Press.

Herman, E. (1995). The romance of American psychology: Political culture in the age of experts. Berkeley: University of California Press.

Hodge, R., &C Kress, G. (1993). Language as ideology (2nd ed.). London: Routledge.

Hopper, R. (Ed.). (1993). Performance and conversation [Special issue]. Text and Performance Quarterly, 13, 113-211.

Horvath, C.W. (1995). Biological origins of communicator style. Communication Quarterly, 43, 39Ф-407.

Huspek, M. (Ed.). (1997). Toward normative theories ofcommunication: The Frankfurt School [Special issue]. Communication Theory, 7, 265-381.

Jonsen, A. R., & Toulmin, S. (1988). The abuse of casuistry: A history of moral argument. Berkeley: University of California Press.

Katriel, T. & Philipsen, G. (1981). «What we need is communication»: «Communication» as a cultural category in some American speech. Communication Monographs, 48, 301-317.

Kaufer, D.S., & Butler, B.S. (1996). Rhetoric and the arts of design. Mahwah, NJ: Erlbaum.

Kaufer, D.S. & Carley, K.M. (1993). Communication at a distance: The influence of print on sociocultural organization and change. Hillsdale, NJ: Erlbaum.

Kaufer, D.S., & Carley, K.M. (1993). Condensation symbols: Their variety and rhetorical function in political discourse. Philosophy and Rhetoric, 26, 201-226.

Kovacic, B. (Ed.). (1997). Emerging theories of human communication. Albany, NY: SUNY Press.

Kramarae, C. (1989). Feminist theories of communication. In E. Barnouw, G. Gerbner, W. Schramm, T.L. Worth, & L. Gross (Eds.), International encyclopedia of communications (Vol. 2, pp. 157-160). New York: Oxford University Press.

122

Krippendorff, К. (1989). Cybernetics. In E. Barnouw, G. Gerbner, W. Schramm, T.L. Worth, & L. Gross (Eds.), International encyclopedia of communications (Vol. 1, pp. 443-446). New York: Oxford University Press.

Krippendorff, K. (1993). Conversation or intellectual imperialism in comparing communication (theories). Communication Theory, 3, 252-266.

Krippendorff, K. (1995). Undoing power. Critical Studies in Mass Communication, 12, 101-132.

Krippendorff, K. (1997). Seeing oneself through others’ eyes in social inquiry. In M. Huspek & G.P. Radford (Eds.), Transgressing discourses: Communication and the voice of other (pp. 47-72). Albany, NY: SUNY Press.

Kuhn, T.S. (1970). The structure of scientific revolutions (2nd ed.). Chicago: University of Chicago Press.

Laffoon, E.A. (1995). Reconsidering Habermas’ conception of performance. In S. Jackson (Ed.), Argumentation and values: Proceedings of the ninth SCA/AFA conference on argumentation (pp. 267-273). Annandale, VA: Speech Communication Association.

Lanigan, R.L. (1992). The human science of communicology: A phenomenology’ of discourse in Foucault and Merleau-Ponty. Pittsburgh, PA: Duquesne University Press.

Lannamann, J.W. (1991). Interpersonal communication research as ideological practice. Communication Theory, 1, 179-203.

Leeds-Hurwitz, W. (1993). Semiotics and communication: Signs, codes, cultures. Hillsdale, NJ: Erlbaum.

Leeds-Hurwitz, W. (Ed.). (1995). Social approaches to communication. New York: Guilford.

Leff, M. (1996). The idea of rhetoric as interpretive practice: A humanist’s response to Gaonkar. In A. C. Gross & W.M. Keith (Eds.), Rhetorical hermeneutics: Invention and interpretation in the age of science (pp. 89-100). Albany, NY: SUNY Press.

Liska, J. (1993). Bee dances, bird songs, monkey calls, and cetacean sonar: Is speech unique? Western Journal of Communication, 57, 1-26.

Littlejohn, S. W. (1982). An overview of contributions to human communication theory from other disciplines. In F.E.X. Dance (Ed.), Human communication theory: Comparative essays (pp. 243-285). New York: Harper & Row.

Littlejohn, S.W, (1996a). Communication theory. In T. Enos (Ed.), Encyclopedia of rhetoric and Composition: Communication from ancient times to the information age (pp. 117-121). New York: Garland.

Littlejohn, S.W. (1996b). Theories of human communication (5th ed.). Belmont, CA: Wadsworth.

Locke, J. (1979). An essay concerning human understanding. (P.H. Nidditch, Ed.). New York: Ipxford University Press. (Original work published 1690)

Luhmann, N. (1992). What is communication? Communication Theory, 2, 251-259.

Manetti, G. (1993). Theories of the sign in classical antiquity. Bloomington: Indiana University Press.

Mantovani, G. (1996). New communication environments: From everyday to virtual. London, UK: Taylor & Francis.

Mattelart, A. (1996). The invention of communication (S. Emanuel, Trans.). Minneapolis: Univercity of Minnesota Press.

123

McKeon, R. (1957). Communication, truth, and society. Ethics, 67, 89-99.

McKerrow, R.E. (1989). Critical rhetoric: Theory and praxis. Communication Monographs, 56, 91-111.

McKinzie, B.W. (1994). Objectivity, communication, and the foundation of understanding. Lanham, MD: University Press of America.

McLaughlin, L. (1995). No respect? Disciplinarity and media studies in communication. Feminist communication scholarship and «the woman question» in the academy. Communication Theory, 5, 144-161.

McLuhan, M. (1964). Understanding media: The extensions of man. New York: McGraw-Hill.

Meyrowitz, J. (1993). Images of media: Hidden ferment—and harmony—in the field. Journal of Communication, 43(3), 55-66.

Miller, G.A. (1956). The magical number seven, plus or minus two: Some limits on our capacity for processing information. Psychological Review, 63, 81-97.

Mortensen, CD. (1994). Problematic communication: The construction of invisible walls. Westport, CT: Greenwood.

Mortensen, CD., with Ayres, CM. (1997). Miscommunication. Thousand Oaks, CA: Sage.

Motley, M.T. (1991). How one may not communicate: A reply to Andersen. Communication Studies, 42, 326-340.

Murphy, M.A. (1991). No more «What is communication?)) Communication Research, 18, 825-833.

Myers, R.A., Brashers, D., Center, C, Beck, C, &J Wen-Gray, S. (1992). A citation analysis of organizational communication research. Southern Communication Journal, 57, 241-246.

Newcomb, H. (1993). Target practice; ABatesonian «field» guide for communication studies. Journal of Communication, 43(3), 127-132.

Norton, R., & Brenders, D. (1995). Communication and consequences: Laws of interaction. Mahwah, NJ: Erlbaum.

O’Keefe, B. (1993). Against theory. Journal ofcommunication, 43(3), 75-82.

Paisley, W. (1984). Communication in the communication sciences. In B. Dervin & С M.J. Voigt (Eds.), Progress in communication sciences (Vol. 5, pp. 1-43). Norwood, NJ: Ablex.

Pearce, W.B. (1989). Communication and the human condition. Carbondale: Southern Illinois University Press.

Peters, J.D. (1986). Institutional sources of intellectual poverty in communication research. Communication Research, 13, 527-559.

Peters, J.D. (1989). John Locke, the individual, and the origin of communication. Quarterly Journal of Speech, 75, W7-399.

Peters, J.D. (1993). Genealogical notes on «the field.» Journal of Communication, 43(4), 132-139.

Peters, J.D. (1994). The gaps of which communication is made. Critical Studies in Mass Communication, 11, 117-140.

Philipsen, G., & Albrecht, T.L. (Eds.). (1997). Developing communication theories. Albany, NY: SUNY Press.

124

Pilotta,J.J., & Mickunas, А. (1990). Science ofcommunication: Itsphenomenological foundation. Hillsdale, NJ: Erlbaum.

Pym, A. (1997). Beyond postmodemity: Grounding ethics in spirit. Electronic Journal of Communication, 7(1), [Online: http://www.cios.org/getfile\Pym_V7N197].

Ramsey, R.E. (1997). Communication and eschatology: The work of waiting, an ethics of relief, and areligious religiosity. Communication Theory, 7, 343-361.

Reddy, M.J. (1979). The conduit metaphor—A case of frame conflict in our language about language. In A. Ortony (Ed.), Metaphor and thought (pp. 284-324). Cambridge, ЦК.: Cambridge University Press.

Reeves, B. (1992). Standpoint: On how we study and what we study. Journal of Broadcasting and Electronic Media, 36, 235-238.

Reeves, В., & Borgman, C.L. (1983). A bibliometric evaluation of core journals in communication research. Human Communication Research, 10, 119-136. Rice, R.E., Borgman, C.L., & Reeves, В. (1988). Citation networks of communication journals, 1977-1985: Cliques and positions, citations made and citations received. Human Communication Research, 15, 256-283.

Rogers, E.M. (1994). A history of communication study: A biographical approach. New York: Free Press.

Roloff, M.E. (1981). Interpersonal communication: The social exchange approach. Beverly Hills, CA: Sage.

Rosengren, К. E. (1993). From field to frog ponds. Journal of Communication, 43(3), 6-17.

Rothenbuhler, E.W. (1993). Argument for a Durkheimian theory of the communicative. Journal of Communication, 43(3), 158-163.

Rothenbuhler, E.W. (1996). Commercial radio as communication. Journal of Communication, 46(1), 125-143.

Rothenbuhler, E. W. (1998). Ritual communication: From everyday conversation to mediated ceremony. Thousand Oaks, CA: Sage.

Schiller, D. (1994). From culture to information and back again: Commoditization as a route to knowledge. Critical Studies in Mass Communication, 11, 93-115.

Schiller, D. (1996). Theorizing communication: A history. New York: Oxford University Press.

Schoening, G.T., & Anderson, J.A. (1995). Social action media studies: Foundational arguments and common premises. Communication Theory, 5, 93-116.

Shannon, C, & Weaver, W. (1948). The mathematical theory of communication.

Urbana: University of Illinois Press.

Shepherd, G.J. (1993). Building a discipline of communication. Journal of Communication, 43(3), 83-91.

Sholle, D. (1995). No respect? Disciplinarity and media studies in communication. Resisting disciplines: Repositioning media studies in the university. Communication Theory, 5. 130-143.

Shorter, J. (1997). Textual violence in academe: On writing with respect for one’s others. In M. Huspek & G.P. Radford (Eds.), Transgressing discourses: Communication and the voice of other (pp. 17^46). Albany, NY: SUNY Press.

125

Sigman, S.J. (1987). A perspective on social communication. Lexington, MA: Lexington Books.

Sigman, S.J. (1992). Do social approaches to interpersonal communication constitute a contribution to communication theory? Communication Theory, 2, 347-356.

Sigman, S.J. (1995a). Question: Evidence of what? Answer: Communication. Western Journal of Communication, 59, 79-84.

Sigman, S.J. (Ed.). (1995b). The consequentially of communication. Hillsdale, NJ: Erlbaum.

So, C.Y.K. (1988). Citation patterns of core communication journals: An assessment of the developmental status of communication. Human Communication Research, 15, 236-255.

Stefer, F. (Ed.) (1991). Research and reflexivity. Newbury Park, CA: Sage.

Steiner, P. (1989). Semiotics. In E. Barnouw, G. Gerbner, W. Schramm, T.L. Worth, & L. Gross (Eds.), International encyclopedia of communications (Vol. 4, pp. 46-50). New York: Oxford University Press.

Stewart, J. (1995). Language as articulate contact: Toward apost-semioticphilosophy of communication. Albany, NY: SUNY Press.

Stewart, J. (Ed.). (1996). Beyond the symbol model: Reflections on the representational nature of language. Albany, NY: SUNY Press.

Streeter, T. (1995). No respect? Disciplinarity and media studies in communication. Introduction: For the study of communication and against the discipline of communication. Communication Theory, 5, 117-129.

Swanson, D.L, (1993). Fragmentation, the field, and the future. Journal of Communication, 43(4), 163-172.

Taylor, J.R. (1993). Rethinking the theory of organizational communication: How to read an organization. Norwood, NJ: Ablex.

Taylor, T.J. (1992). Mutual misunderstanding: Scepticism and the theorizing of language and interpretation. Durham, NC: Duke University Press.

Taylor, T.J. (1997). Theorizing language. New York: Pergamon.

Theall, D.F. (1995). Beyond the word: Reconstructing sense in the Joyce era of technology, culture, Thomas, S.I. (1980). Some problems of the paradigm in communication theory. Philosophy of the Social Sciences, /0, 427-444.

Tracy, K. (1990). Framing discourse research to speak to issues of communicative practice. Text, 10, 117-120.

Tracy, K. (forthcoming). Discourse analysts in communication. In D. Sehiffrin, D. Tannen, & H. Hamilton (Eds.), Handbook of discourse analysis. Qxford, UK: Blackwell.

Watzlawick, P., Beavin, J.H. & Jackson, D.D. (1967). The pragmatics of human communication: A study of interactional patterns, pathologies, and paradoxes. New York: W. W. Norton.

Wiener, N. (1948). Cybernetics. New York: John Wiley.

Wilden, A. (1972). System and structure: Essays in communication and exchange. London: Tavistock.

126

ИСТОЧНИК

КОМПАРАТИВИСТИКА-Ш: Альманах сравнительных социогуманитарных исследований / Под ред. Л.А. Вербицкой, В.В. Васильковой, В.В. Козловского, Н.Г. Скворцова. — СПб.: Социологическое общество им. М.М. Ковалевского, 2003. — 408 с.