Имперская идея в российском обществе — опыт аксиокоммуникативного анализа

Калмыков Александр Альбертович

Будет шторм. И русский корабль будет разбит. Да, это будет, но ведь и на щепках и обломках люди спасаются. Не все же, не все погибнут… Явлено будет великое чудо Божие… И все щепки и обломки волею Божей и силой Его соберутся и соединятся, и возсоздастся Корабль во всей красе и пойдет своим путём, Богом предназначенным. Так это и будет, явленное всем чудо.

Преподобный Анатолий Оптинский

Задача этой статьи продемонстрировать продуктивность взгляда на имперскую сущность России и ее системоообразующего ядра – русского народа, который правильнее было бы называть – имперский народ, с аксиокоммуникативной позиции. Под этим подразумевается тот факт, что коммуникативная структура современного российского социума формировалась в течении всей его истории на основе достаточно устойчивой системы ценностей. Коммуникация в данном контексте понимается как транспорт ценностей, хотя сама по себе также является ценностью. В этом кстати заключена одна из причин первичного приятия значительным большинством народа «либерально-демократического» переворота 90-годов, и последующего его отторжения.

Действительно, это событие можно назвать коммуникативной революцией, как бы открывшей советскому человеку законсервированные и до того, «запретные» коммуникации, в том числе и политические. Однако новое социально-коммуникативное пространство, несмотря на все активные попытки перестройщиков его кардинально переделать, в своей основе осталось системно подобной социально-коммуникативному пространству, как Российской империи, так и империи СССР. Повторяя не только лучшие, но, к сожалению и худшие его особенности. Впрочем, тоже самое происходило и при большевистском перевороте. Ленин, как в последствии и Ельцин, начали с того, что стали раздавать суверенитеты, фактически разваливая Империю. Процитируем, например Е.Гайдара: «При всем бардаке, который был в России в 90-х годах в федеративных отношениях, когда мы гораздо больше напоминали феодальную страну, чем, собственно, федеративную, тем не менее, все-таки идея, что региональные власти отвечают за региональные проблемы, она к началу 2000 годов была достаточно укоренена. И только в таком виде Россия, которая не является империей, может быть стабильной»[1]. Но похороненная Империя, чудесным образом, — по другому, и не скажешь, — как раз после 2000 года стала восстанавливаться, не смотря на то, что само слово «империя» в политическом дискурсе, усилиями тех же «перестройщиков» активно задвигается в маргинальную зону.

Что же такое Империя?

Ответить на этот вопрос строго аргументировано видимо сегодня не представляется возможным, не только потому, что даже в научном дискурсе в дефинициях термина трудно отделить субъективно-оценочную и, как правило, политически ангажированную позицию от собственно научной, но и потому, что само это понятие постоянно видоизменяется во времени. В словарях толкования этого термина варьируются от государства управляемого императором, до некоторой очень сложной полиэтнической и поликонфессиональной конструкции управляемой центральной властью. Не выработано более или менее внятного списка признаков, по которым можно было то или иное государственное образование отнести к империи. Вместе с тем не только научное, но и обыденное сознание редко ошибается в идентификации того или иного государственного образования как империи. Особенно если это касается России.

В качестве примера приведем высказывание этнопсихолога, исследователя феномена Российской империи С.В. Лурье:

«Мы живем в многонациональном государстве. И этого факта никто не сможет отменить. Вторая Чеченская война, и ее практически единогласное одобрение российским обществом, говорит о том, что идеей мононационального государства, нации-государства мы уже переболели. Вспомним, как на протяжении многих лет, вполне серьезные политики всерьез могли говорить: “А не отпустить ли нам Чечню на все четыре стороны?” и никто не запирал их в сумасшедший дом. Сегодня подобное могут позволить себе только политические маргиналы. Большинство давно уже не сомневается в том, что Чечня, Татария или Осетия – это такая же Россия, как и Вологодчина или Брянщина. Заодно как-то улeтучилась и мысль, что все многонациональные государства — достояния прошлого, что все империи рано или поздно погибают.»[2]

Можно вспомнить также почти единогласное, что редко бывает в России, народное одобрение позиции государства по отношению к пятидневной войне с Грузией по поводу Южной Осетии и Абхазии. В этом также явно проявилась имперскость массового российского сознания. То что мы живем в империи очевидно каждому русскому, то есть каждому, кто признает себя гражданином России, даже если это очевидность не выражена в словах и терминах.

Поэтому в данной работе мы не будем анализировать дефиниции империи и тем более пытаться конструировать свои собственные. Ограничимся  пологанием: Россия – империя. Была, есть и останется ею. Иной взгляд предполагает исчезновение России с политической карты мира. А с этим очень не хочется соглашаться.

Почему же тогда Российские элиты отказываются это признавать? Ведь если не будет России – не будет и российских элит. Власти не над чем будет властвовать. Но власть в России сложилась особая. В недавно опубликованном в интернете выступлении Глеба Павловского[3]  по поводу его новой книги «Гениальная власть» прозвучало несколько интересных тезисов.

Про власть: «Это власть, родившаяся из катастроф, питающаяся катастрофами, любящая их, купающаяся в них, из них извлекающая для себя мысли, идеи.» Стало быть, именно распад империи, который высвобождает тероваты социальной энергии является питательной средой властных элит, а ее осколки облицовочным материалом фасадов рублевских особняков. Стало быть также, коммуникации по поводу власти никак не могут транслировать имперские ценности, то есть выпадают из системы именно имперских коммуникаций. Причем эти самые властные коммуникации были сведены по Г.Павловскому к финансовым, поскольку власть только и делает что «покупает, кредитует, перестраховывает, и таким образом управляет теми, кто живет в России». При всей очевидной упрощенности подобного взгляда с ним приходится согласиться, если вспомнить наивную макроэкономическую монетизацию, всеобщую ваучеризацию и приватизацию 90-х, которые собственно и привели страну к состоянию, из которого пока не удается выбраться. С тех пор наивный финансовый менеджмент сменился регулярным. Про всеобщую монетизацию как будто бы забыли, однако структура коммуникаций, порожденная ею, осталась. Более того, она приобрела беспрецедентную устойчивость. Умеющий управлять финансовыми потоками сегодня наиболее востребованный специалист. Только ему, по мнению власти, можно поручать управление медициной, армией, образованием, космосом, гидроэлектростанциями. Поскольку только такой специалист сможет говорить с властью на понятном обоим языке. Тот факт, что все вышеупомянутое живет по другим системным принципам, в результате чего управляемое деградирует, ломается и взрывается – не смущает власть, так как не представляет для нее никакой угрозы.

Следовательно, сложившаяся в России система финансовых коммуникаций и подчиненные ей подсистемы маркетинговых и производственных коммуникаций также не годятся для трансляции имперских ценностей.

К этому следует добавить государственно-административную коммуникативную подсистему. В цитированном выступлении  Г. Павловского прозвучало чрезвычайно интересное откровение: «Меня раздражает мистичность нашего понятия власти. Но оно, тем не менее, имеет какое-то содержание. Несомненно, оно вытесняет государство. Несомненно, этот тип власти не совместим с государством. И думаю, не совместим с нацией как таковой, то есть ни с какой нацией». Получается, что власть и государство несовместны, а понятия «политическая власть» и «государственная власть» даже не  оксюмороны, а явления мифологического порядка. Они внедрены в массовое сознание мегамашиной СМИ и существуют в нем вместе с инопланетянами, экстрасенсами, змеями Горынычами и другими мифическими персонажами. С другой стороны и политическую и государственно-административную систему следует рассматривать именно с коммуникативной точки зрения, поскольку миф есть не что иное, как коммуникативный инструмент. Но он также не подходит для трансляции ценностей империи. Единственно, что можно отметить, так это редкие случаи позиционирования самости России во внешнем мире, среди которых упомянутая выше, операция «Принуждения к миру», а также «Бросок на Приштину».

У мифов есть время жизни, они обладают свойством деактуализации (девиртуализации), превращаясь из мифов-реальностей, в мифы-иллюзии и мифы-легенды. Так случилось, например, совсем недавно после выборного спектакля 4 декабря 2011 года. Ситуацию очень точно характеризует плакат с Болотной: «Я не голосовал за этих сволочей. Я голосовал за других сволочей. Верните мне мой голос!». Иными словами, политическая система России была опознана большинством активного населения в качестве реквизита иллюзиониста. Примечательно также, что попытки приватизации возмущения массового сознания «системными оппозиционерами», и несистемными «непримеримыми – несогласными», и отдельными, отбившимися от власти персонажами – успехом пока не увенчались. И вряд ли увенчаются. Действие ведь развивается вне политического поля, поскольку таковое было опознано как несуществующее.

Среди позитивных результатов происшедшего – смена риторики лидеров. Отметим актуализацию темы «среднего класса» и «национального вопроса». И то и другое уже действительно приближает нас к имперскости. Поскольку первое нацелено на восстановления государства, основой которого являются не олигархи и не маргиналы, соединяющиеся в своей протестной активности, а именно средний класс. Что касается «национального вопроса» то снятие его является ключевой задачей всякой империи. В.В.Путин в своей программной статье «Россия: национальный вопрос» пишет «Самоопределение русского народа – это полиэтническая цивилизация, скрепленная русским культурным ядром». О чем это может быть сказано, как не об империи? Особенно если согласиться с тем, что русские это не этническая разнородность, а имперский народ. Более того:  «за провалом мультикультурного проекта» стоит кризис самой модели “национального государства” – государства, исторически строившегося исключительно на основе этнической идентичности. И это – серьезный вызов, с которым придется столкнуться и Европе, и многим другим регионам мира.» Наверное, национальные государства все-таки могут существовать, однако это точно не Россия, и власть это стала понимать. Однако ей продолжает что-то мешать называть вещи своими именами, возможно дискредитированность термина «империя», возможно оглядка на Запад, который по выражению того же Путина опасается имперскости России, а возможно причина глубже – несовместность сложившейся системы власти и имперской идеи.

В этом заявлении кандидата в президенты обращает на себя внимание то, что адресована оно достаточно образованному читателю. Статья логична, аргументирована, исторична, поднимаясь местами до уровня теоретико-методологической рефлексии, что неожиданно видеть в политических текстах. Кроме того, аргументируя свою позицию, автор цитирует «Повесть временных лет», «Слово о Законе и благодати», и таких авторов как историк Ключевский, писатель Достоевского, философ Иван Ильин: «Не искоренить, не подавить, не поработить чужую кровь, не задушить иноплеменную и инославную жизнь, а дать всем дыхание и великую Родину… всех соблюсти, всех примирить, всем дать молиться по-своему, трудиться по-своему и лучших отовсюду вовлечь в государственное и культурное строительство». То есть статья отсылает к текстам, которые прямо указывают на имперские смыслы в слове «Россия». Все верно, и подо всем этим можно подписаться. Однако в статье отсутствует один важнейший момент, – призыв к межнациональному согласию и совместному созиданию «исторической России», не подкреплен ответами на вопросы:  для чего, а точнее во имя чего, это нужно делать? А ведь точно выразился как-то Патриарх Кирилл, что никто за увеличение ВВП воевать и рисковать своей жизнью не будет.

Империю, и с этим согласны практически все исследователи, скрепляет трансцендентная по своей природе мессианская Идея. У Российской Империи она заключалась в формуле: «Хранение веры православной под охранной Царства», у Советской – в строительстве коммунизма во всем мире. И та и другая идеи имели религиозную основу. У современной России подобной идеи хоть в какой-то степени приближающейся по силе к прежним, не сложилось. Империя Россия находится сегодня в некотором латентном состоянии, проявляясь лишь в массовом сознании и коллективном бессознательном. Но это тоже далеко не мало, поскольку как писал Василий Ключевский про смуту: «когда надломились политические скрепы общественного порядка, страна была спасена нравственной волей народа».

Впрочем, обращаясь к традиции можно попытаться описать некоторую ценностную конструкцию живущей в народе Идеи и вывести из этого те коммуникативные структуры, которые все таки способны ее транслировать.

Раскрытию содержания русской идеи посвящено множество трудов русских мыслителей, можно даже сказать что эта тема главная  интеллектуальная магистраль русской культуры, философии и науки. Если попытаться выделить основную мысль из различных классических трактовок и формулировок русской идеи, то точнее всего ее выразить словами Н,Бердяева: «Меня будет интересовать не столько вопрос о том, чем эмпирически была Россия, сколько вопрос о том, что замыслил Творец о России, умопостигаемый образ русского народа, его идеи».[4] Или так, как у В. Соловьева:  «идея нации есть не то, что она думает о себе во времени, но то, что Бог думает о ней в вечности». [5]

Следовательно, русская идея — это идея, прежде всего, религиозная, включающая промысел и предназначение. А предметом и содержанием идеи является умопостигаемый образ русского народа и рефлексивно, его идеи. Именно по этому русскую идею невозможно сконструировать или назначить какую-либо идею в качестве русской.

Можно сказать и так: Русская идея — это мысль о России, мысль, понимающая ее дарования. Поскольку в ее содержании вложено личностное отношение к России, которое как раз и предполагает признание наличия одаренности, а также ответственность за то как, предоставленный «талан» был использован. Именно это и позволяет практически отождествлять русскую идею с имперской.

При всей ее трансцендентальной символьно-смысловой форме бытования вполне корректен вопрос: с помощью каких средств транслируется понимание дарований России в различные социальные слои и  в различные ее народы и конфессии?

Выше было показано, что привычные коммуникативные скрепы нации, а именно системы политических, производственных, маркетинговых, финансовых, медийных и т.п. коммуникаций работают скорее против имперской идеи. К сказанному выше следует добавить еще и глобалистическое давление, которое они испытывают, но достойно противостоять ему оказываются не в состоянии.

К счастью коммуникативная структура империи формировалась веками, и властные новообразования сломать ее в одночасье не в состоянии. Пример тому: восстановление Советской империи почти в тех же границах, как и Российской Империи, не смотря на все усилия большевиков-интернационалистов. И Российская Федерация все таки не разваливается, вопреки ожиданиям иных «либералов» и «демократов».

Одним из ценнейших дарований России является земля. Речь идет не только о том, что вопрос о земле и ее переделе всегда являлся ключевым, а скорее о том для России земля это – духовное пространство в наследование которым она вступила, и вынуждена в течении всей своей истории подтверждать право первородства. Можно сказать и так  – в империи, земля это предельно социализированное пространство подразумевающее перенос принципов общественной стратификации в формат путевых карт местности. Подобное понимание пространства живет в общественном сознании, воспринимая его как само собой разумеющееся. Социализированность территории приводит к тому, что чья-либо претензия на какую-то ее часть, находящуюся в тысячах километров от моего места проживания, и куда я никогда скорее всего не попаду, воспринимается как ампутация жизненно важного органа. Иными словами, территория Россия и ее жизненное пространство, вместе с проложенными по ней дорогами есть базальный смысловой слой имперской идеи.

Другое дарование, о котором следует здесь упомянуть это русское небо или русский космос, под которым понимается не только небосвод с луной и звездами ночью, и облаками и радугой днем, а правильный надмирный порядок и строй. Впрочем, освоение физического космоса это также воплощенная имперская идея, отражающая ее безграничность империи. Полет Гагарина – прорыв в бесконечность космоса – был не только техническим достижением, но и результатом работы русских мыслителей, и прежде всего тех, кого в последствии связали с понятием русского космизма.

Заслуживает также внимания концепция Святой Руси, под которой подразумевается все территории и все народы, которым было проповедано Евангелие. «Так Святая Русь становится свидетельницей и современницей важнейших событий христианской истории. Осознавая себя совокупностью священных христианских иконотопосов, Святая Русь становится эонотопосом: вечность нисходит на ее святые места и придает им общехристианское и вневременное бытие и значение.»[6] — пишет современный русский философ Валерий Лепахин.  Иконотопос (от греч.  εικών — икона, образ и  τόποσ — место, страна, пространство) — это «святое, избранное Богом <…> место, которое осознает себя избранным, имеет небесный Первообраз <…> стремится к самосохранению, и организации пространства вокруг себя по принципу священной топографической иконичности как образ первообраза.»[7] Эонотопос — вечность, век и пространство.  «Время в эонотопосе, будь то хронологическое или циклическое, не самостоятельно и автономно, но тесно связано с вечностью, оно понимается и изображается как двуединая времевечность. Время не мыслится вне вечности…»[8]

Русь – Империя простирается в бесконечность, как в пространственном, так и во временном смысле. Следовательно, здесь речь идет уже о некоторой мистической коммуникативной вертикали, транслирующей в обыденную реальность высшие смыслы и ценности, и связывающей образы посюстороннего мира с первообразами.

В духовных стихах, дошедших до нас с XV- века, в том числе из «Голубиной книги» лейтмотивом звучит мысль о том, что центром Святой Руси является город Иерусалим, а иногда и непосредственно Эдем. Следовательно Русь воспринимается как весь христианский мир, как весь мир. Следует отметить, что эти тексты, как правило, не носили канонического характера, и распространялись в среде старообрядцев и сектантов-раскольников, то есть тех людей, которых сегодняшним языком можно назвать оппозицией по отношению к  государственной власти. Имперская по существу идея всемирности России никак не соотносилась с властью. Имперскость понималась как стремление к установлению естественной космичности бытия.

Подобное мироощущение до сих пор свойственно каждому русскому, точнее тому, кто таковым себя считает. Оно чудным образом уживается с осознанием реальных государственных границ, и временности бытия. Ментальная имперская топография и геополитическая реальность оказываются в двойном противоречии. С одной стороны, обнаружив ее в действиях и словах русских, представители иных имперских образований воспринимают это как угрозу и вызов, и соответствующим образом начинают действовать. С другой стороны, как сказал Ф.М.Достоевский в речи о Пушкине есть русская «всемирность, и не мечом приобретенная, а силой братства и братского стремления нашего к воссоединению людей.» Но этого братства как раз и не понимает рационализированный Запад, глобализующийся совершенно иными технологическими способами.

Ранее, в записных книжках, Достоевский написал: «Русский — вот и есть настоящий космополит». Этим утверждением всечеловечность, питающаяся всем богатством национальных культур, и направленная на создание максимально благоприятных условий их развития противопоставлялась безродному космополитизму, нивелирующему национально-культурные различия. В 21 веке в связи с наступлением глобализма, космополитизм может пониматься и как новая более прогрессивная форма воссоединения  народов и, напротив,  как проект создания уравнивающего все и вся мирового государства. Причем нивелирующий глобализм четко прослеживается во внешней политике США, что позволяет рассматривать его, как практику внешней  политики англо-американской империи. Получается так, что Россия оказывается пока единственной страной, способной противостоять уравнительному глобализму и изоляционистскому фундаментализму. Может быть, именно в этом сегодня ее мессианское предназначение.

Имперское противостояние, таким образом, продолжается, но сегодня оно разворачивается не только в географическом пространстве, но и в пространстве информационно-коммуникативном. Достаточно вспомнить «первую мировую блоггерскую войну», разразившуюся в интернет, в связи с упоминавшейся войной с событиями вокруг Южной Осетии и Абхазии. Русскоязычный сектор блогосферы практически единогласно поддерживал действия правительства, в то время как остальная часть паутины клеймила Россию как «агрессора».

Возвращаясь к поставленному в начале работы вопросу, о том соответствуют ли сложившиеся в России коммуникативные системы задаче трансляции имперских смыслов можно кратко ответить следующим образом. Все то что, относиться к традиционным социальным институтам и прежде всего к власти в рассматриваемом плане находится в кризисе, и практически не способно решать поставленную задачу. В силу этого неизбежно противоречие между насаждаемыми сверху форматами коммуникации и глубинными народными представлениями. России, таким образом, нужна еще одна перестройка, в данном случае – наполнение политической и экономической деятельности восходящими имперскими смыслами.

На практике это может выглядеть как формирование человекоцентристского (а не финансового) стиля управление, расширением использования гуманитарных технологий и социального инжиниринга во всех сферах деятельности, и, конечно, появление слова «империя» в речах лидеров государства.

 

Сведения об авторе

Калмыков Александр Альбертович, д-р. филол. наук, к.пед.наук, проф. каф. теории и практики общественных связей РГГУ, проф. каф. Печатных и электронных СМИ ИПК работников радио и телевидения.

---