ЛОГИКА АБСУРДА В СОВРЕМЕННОЙ ПОЛИТИКЕ

Вступление: Эта статья была написана более года тому назад и опубликована в Вестнике РГГУ. За это время в мире произошло много событий, которые к сожалению подтвердили исходные гипотезы об экспорте хаоса и  абсурдистских аспектах современной мировой политики. Прежде всего, речь конечно идет о событиях на Украине, и о реакции на них  западного сообщества. На этом фоне единственным разумным фактом можно признать возвращение Крыма, который на языке западной риторики именуется как аннексия и оккупация, что безусловно абсурдно, поскольку нельзя осуществить оккупацию и аннексию без единого выстрела и без войны. Не менее абсурдно именовать население Юго-Востока Украины террористами, а правый сектор демократами. Однако, увы, эта риторика работает, в полном соответствии с понятием логики абсурда. Впрочем эта тема заслуживает отдельного разговора, может быть даже некоторого временного расстояния для рефлексии и осмысления сейчас происходящего.
Оригинал: Калмыков А.А. Логика абсурда в современной политике./ Вестник РГГУ №1 (123) — М.2014.С.37-46. Прочитать весь журнал можно здесь.

А.А. Калмыков

 

Эстетика и логика абсурда начали разрабатываться на рубеже XIX и XX вв. Эти разработки в литературе носили характер эксперимента в целях поиска нового языка и стиля. Однако в XXI в. в связи с развертыва­нием постмодернистского социального проекта абсурд стал характерной чертой не только социокультурной реальности, но и политической сферы. Это говорит о возможности использования абсурдистской логики в иссле­довании социокультурных, политических и коммуникативных феноменов и ставит перед теорией задачу выработать новые методологические ори­ентиры производства гуманитарного знания, с учетом того, что форматы его представления в научно-образовательных практиках стремительно меняются.

Ключевые слова: логика абсурда, неравновесность, синергетика, рас­предмечивание, хаос, политическое.

В соответствии со словарными нормами абсурд (от лат. absurdus, «нестройный, нелепый»; от лат. ad absurdum, «исходящий от глухого») — нечто нелогичное, нелепое, глупое, из ряда вон выходящее, противоречащее здравому смыслу, а логика (др.-греч. Хоуьк^ — напротив, «наука о правильном мышлении», «искусство рассуждения», «мысль») — наука о формах, методах и законах интеллектуальной познавательной деятельности, формализуемых с помощью логического языка. Это знание получено разумом, следовательно, логика определяется как наука о формах и законах правильного мышления.

Получается, что словосочетание «логика абсурда» — оксюморон, нелепость вроде сухой воды, поскольку в логике по определению не может быть абсурда, а у абсурда логики. Тем более в примене­нии к политике, которая как будто бы должна действовать в поле рациональности, преследуя чьи-то достаточно внятные интересы.

Но и в самой логике достаточно много абсурдных лакун, кото­рыми она успешно оперирует. Сформулированные еще в древности парадоксы фактически являются абсурдными утверждениями. На­пример апории (от др.-греч. алорьа, трудность) Зенона¹. Наиболее известные из них «Ахиллес и черепаха», «Летящая стрела», «Ди­хотомия». В них логическим путем доказывалось отсутствие дви­жения и множественности. Апория «Дихотомия» формулируется примерно так: «Чтобы преодолеть путь, нужно сначала преодолеть половину пути, а чтобы преодолеть половину пути, нужно снача­ла преодолеть половину половины, и так далее. Следовательно, невозможно не только достигнуть конца пути, но и даже начать движение». При всей очевидной нелепости вывода опровергнуть исходные посылки и логику рассуждений не так просто, как ка­жется на первый взгляд. Даже математик Бертран Рассел писал, что они затрагивают основания почти всех теорий пространства, времени и бесконечности, предлагавшихся с его времени до наших дней. И действительно дискуссии относительно апорий зенона продолжаются до сих пор, углубляя понимание фундаментальных представлений о дискретном и непрерывном, целостном и единич­ном, общем и частном и т. п. Еще один пример — известный в логи­ке закон тождества, утверждающий самотождественность любого объекта научного исследования. С одной стороны, очевидно, что если А не всегда окажется равным А, то станет непонятным, что мы вообще исследуем. С другой стороны, если А всегда тождественно А, то оказывается невозможной динамика развития. Если приме­нить закон тождества к субъекту, то мы увидим следы древних апорий, поскольку обязаны будем предположить, что не существу­ет никакого становления, движения, взросления и старения, что абсурдно. Острой критике закон тождества подверг философ о. Па­вел Флоренский в своем понимании истины² как сверхрациональной цельности и абсолютной реальности, в то время как формула закона тождества символизирует смертоподобную неподвижность, статическую изоляцию. Эта самая сверхрациональная (трансрацио­нальная) целостность, будучи живой, должна содержать переход от А к не-А. «Другое» есть в то же самое время «не другое». Соб­ственно, только это позволяет соединить в одном объекте самотождественность и становление. Впрочем, Флоренский полагал, что приятие такой формулы возможно только в процессе религиозного переживания, утверждающего «конкретное единство Отца, Сына и
Духа Святого», что означает переход существа из состояния пол­ного отделения А в другое не-А и устанавливает любовью сосуще­ствование с ним.Все сказанное выше служило оправданием использования по­нятия «логика абсурда» в теоретическом дискурсе, в том числе и относительно политики. Это дает право на существование и других оксюморонов и тавтологий, таких, например, как «устойчивое раз­витие» или «суверенная демократия». Однако на практике логика абсурда разворачивается в несколько ином плане.

Логика абсурда в политике с позиции обывателя — это на самом деле примеры абсурда в том или ином политическом действии или решении, т. е. возникновение непонимания, недоумения у граж­дан, не видящих никакого рационального смысла в той или иной реформе, законе или инициативе. И дело не в том, что иные поли­тические решения воспринимаются как ошибочные, неправильные или некомпетентные, такое тоже не редкость, а именно в их неле­пости, бессмысленности и отсутствии ответа на вопрос «Зачем?», ясно построенной цели. Из последнего в качестве примера можно упомянуть рокировки с зимним/летним временем, введение ЕГЭ, да и вообще широкомасштабную реформу образования, и конечно уничтожение Российской академии наук. Недопонимание раз­рушает коммуникацию общества и власти, но более того, создает смысловой вакуум, приводящий к построению самых разнообраз­ных объяснительных схем, распространяющихся в основном в форме слухов, от подозрения в некомпетентности руководства и алчности элит до сложных конспиратологических моделей. Не отрицая возможности участия в какой-то степени всех этих факто­ров, предполагаю все же, что логика абсурда становится системным свойством политики в эпоху постмодерна.

В этой связи хочу поделиться собственными постперестроеч- ными наблюдениями. После 1991 г. куда-то пропали популярные ранее в СССР политические анекдоты. Более того, в связи с хлы­нувшей из СМИ разоблачительной информацией то, что казалось ранее смешным (т. е. фантастическим, парадоксальным, неле­пым), переместилось в область реального. Да и новая реальность оказалась зашифрованной в прежних анекдотах. Расскажу такую историю — некто чем-то особенно порадовал генсека, и ему в благо­дарность предложили госпремию, звание генерала и пожизненный кремлевский паек. Но он от всего этого отказался, попросил только предоставить ему в личное пользование один метр государствен­ной границы. Абсурд? Оказывается, не совсем. В одной из передач Караулова «Момент истины» был сюжет, повествующий о том, что в Петербурге работает частный таможенный терминал, непод­контрольный государству. Случилось то, что не может случиться, потому что не может случиться никогда. Таких примеров, к сожа­лению, можно привести и больше.Впрочем, не менее абсурдной представляется как внутренняя, так и внешняя политика наших соседей. Например, почему одним из первых решений нового президента католической Франции была легализация однополых браков, т. е. решения, немедленно сделавшего его непопулярным в самой Франции. И почему тема сексуальных меньшинств продолжает оставаться в повестке дня политического дискурса и средств массовой информации? Почему США упорно развязывают маленькие, но отнюдь не победоносные войны, и почему их поддерживает Европа, когда в результате ее захлестывает вал новых эмигрантов, как было после Косово и Ли­вии? А на очереди уже и Сирия, война в которой станет не только дальнейшим падением престижа США, но и реальной опасностью войны уже регионального, а может быть, и мирового масштаба, гибелью американских солдат, вооружением террористов химиче­ским оружием промышленного производства с разграбленных пра­вительственных складов. Каждому из этих событий найдется масса конкурирующих и противоречащих друг другу схем-объяснений, экономических, геополитических, социокультурных, конспира- тологических, но ни одно из них не является исчерпывающим и не приводит к сколько-нибудь полной и рациональной картине происходящего. Сама по себе множественность объяснительных схем указывает на то, что уже недостаточно просто логики, а нужна логика абсурда.

Воспользовавшись логикой абсурда, можно объяснить приве­денные выше примеры попыткой формирования организованного хаоса, и даже управляемого хаоса. Последнее, впрочем, невоз­можно, хотя и абсурдно. Определенный смысл в этом есть — со­циально-политическое деструктурирующее действие приводит к разрушению разного рода связей и высвобождению большого ко­личество социальной энергии, как при горении. Небольшую часть этой энергии можно попытаться утилизировать, создавая новые структуры, новые социальные лифты и т. п. В этом, вероятно, смысл всех революций и прочих социальных потрясений: «Весь мир насилья мы разрушим, до основанья, а затем. Мы наш, мы новый мир построим, кто был ничем, тот станет всем». Конструк­торы хаоса на первых этапах его развития действительно получа­ют некоторые дивиденды, но затем, как показывает история, их самих затягивает в воронку.
Неверно думать, что кто-то, герой или группа единомышленни­ков, способны сознательно, с помощью рационального плана, изме­нить ход истории. С синергетических позиций, социальная система развивается, балансируя между сохранением стабильности и дози­рованной неравновесностью, утилизируя энергию нестабильности, до тех пор пока не достигнет точки крайней неравновесности, т. е. точки бифуркации. Это состояние таково, что достаточно мини­мального воздействия с любой стороны, чтобы система скачко­образно перешла в другое состояние, вероятнее всего, в состояние хаоса, что в теории называется катастрофой³. Однако затем, как по­казали работы И. Пригожина⁴ и его последователей, хаос начинает самоорганизовываться, в нем возникают так называемые странные аттракторы, т. е. организованности типа дрейфующих волчков, подобных торнадо. «В странном аттракторе система движется от одной точки к другой детерминированным образом, но траектория движения в конце концов настолько запутывается, что предсказать движение системы в целом невозможно — это смесь стабильности и нестабильности. И, что особенно удивительно, окружающая нас среда, климат, экология и между прочим наша нервная си­стема (и социально-политическая система. — А. К.) могут быть поняты только в свете описанных представлений, учитывающих как стабильность, так и нестабильность. <…> Указанные объекты детерминированы странными аттракторами и, следовательно, своеобразной смесью стабильности и нестабильности, что крайне затрудняет предсказание их будущего поведения»⁵. Их взаимодей­ствие в итоге может вернуть систему в состояние, где стабильность все-таки будет доминировать над нестабильностью, т. е. превратить ее в линейную систему⁶, причем жесткую в той степени, в какой не­обходимо проектирование ее будущего. Это и есть синергетическая формула эпохи модерна, представленного тремя различными по идеологии, но сходными по своим фундаментальным системным свойствам моделями: коммунистической, национал-социалистиче­ской, либеральной⁷.Иными словами, эпоха модерна характеризовалась перио­дическими социальными катастрофами в отдельных странах и регионах мира с последующим возникновением и стабилизацией новых организованностей. Однако к эпохе постмодерна подобная модель ограниченно применима из-за глобализации. Следствием глобализации являются трансграничные переходы странных ат­тракторов, например возникновение такого принципиально нового явления, как международный террористический интернационал. Чисто модернистская идея экспорта революции провалилась, тогда как экспорт нестабильности успешно реализуется, поскольку допущение возможности экспорта революции основывалось на прогрессистской идее линейного тарана жестко структурирован­ной общественной системы, в то время как вихревые возмущения, свойственные транспорту нестабильности, быстро адаптируются к неравновестным сферам общественной жизни.Следует отметить также возникновение информационно-ком­муникативного пространства и в целом усиление коммуникатив­ных факторов социального и политического бытия, т. е. расширение списка значимых параметров и их вариативности. В информацион­но-коммуникативном пространстве рождаются и умирают новые организованности, информационно-коммуникативные странные аттракторы.

Иными словами, социально-политическая реальность эпо­хи постмодерна — плавильный котел уже мирового масштаба с принципиально непредсказуемым будущим, для которого уже не работают классические экономические, геополитические, социо­логические и тому подобные объяснительные схемы.

Возвращаясь к логике абсурда, отметим, что разработка этой тематики началась на рубеже XIX-XX вв. у таких авторов, как С.   Кьеркегор, Ф. Ницше, А. Камю, т. е. в рамках философского течения экзистенциализма. Но интереснее рассмотреть не фило­софскую рефлексию этого феномена, а художественное провиде­ние. Вспомним Ф.М. Достоевского и его «проклятые вопросы», которые принципиально не могли быть решены рациональными средствами. Родион Раскольников был абсолютно прав с точ­ки зрения здравого смысла, взвешивая на весах жизнь старухи процентщицы и те блага, которые могут принести ее неправедно нажитые деньги бедствующим молодым и талантливым людям, а через них и всему человечеству. Его преступление, подготов­ленное с эпилептоидной тщательностью, было вполне логичным, рациональным и, по сути, правильным. Однако, как это ни пара­доксально, сразу же после него он был награжден без-Умием, что и сам отметил лишь только избавившись от награбленного: «Если действительно все это дело сделано было сознательно, а не по-ду­рацки, если у тебя действительно была определенная и твердая цель, то каким же образом ты до сих пор даже и не заглянул в ко­шелек и не знаешь, что тебе досталось, из-за чего все муки принял и на такое подлое, гадкое, низкое дело сознательно шел? Да ведь ты в воду его хотел сейчас бросить, кошелек-то, вместе со всеми вещами, которых ты тоже еще не видал. Это как же?» «Да, это так; это все так»⁸, — отвечает своему герою Достоевский. Подобное безумие оказалось первым шагом к спасению, шанс на которое он получил уже в форме наказания, на каторге.Мысль о том, что рациональность и логика могут действительно привести к состоянию преступления, для выхода из которого тре­буются абсурдные и экстравагантные действия, проходит красной нитью через все романы Федора Михайловича. Здесь типичный аб­сурдистский парадокс — рассудок толкает на аморальное действие, в то время как абсурд (безумие) возвращает социальную и личност­ную внятность. В этой связи уместно привести здесь слова велико­го русского художника В.М. Васнецова: «Xристианское учение о нравственности тесно связано с верой в бессмертие человеческой души и с верой в Xриста как Сына Бога Живаго, утвердившего эту веру на земле. <…> Если Xристос Иисус только лучший, умнейший, возвышеннейший человек, то нравственное его учение теряет силу обязательности. <… > Не разумнее ли спасать и оберегать здоровых и сильных (как у древних), а слабых и больных предоставить их участи? <…> Зачем мне стремиться лично делать добро, если зло мне лично выгоднее? <… > А у науки нет незыблемых оснований возразить против такой теплой морали. Правда, такую мораль мож­но назвать звериной, но ведь человек с одной своей наукой, без Бога и Xриста, неудержимо стремится к идеалу человека — культурного зверя, ибо если человек не носит в себе образа и подобия Божия, то, конечно, он зверь — высший зверь — образ и подобие зверино»⁹.

В дальнейшем абсурд стал главным методом художественного осмысления реальности у некоторых писателей. Наиболее яркими были представители объединения реального искусства (ОБЭРИУ): Даниил Xармс, Александр Введенский, Николай Заболоцкий и др. Стержнем абсурдистской эстетики того времени можно считать распредмечивание в процессе создания художественного образа. Это прямо противоположно рациональному опредмечиванию, объективирующему реальность посредством приписывания ей уже известных стереотипных качеств.

«Я усомнился, что, например, дом, дача и башня связываются и объединяются понятием “здание”. Может быть, плечо надо свя­зывать с четыре. И я убедился в ложности прежних связей, но не могу сказать, какие должны быть новые»¹⁰.

Подобный предельный релятивизм, совместность несовмест­ного, сочетание несочетаемого нашли свое развернутое выражение в постмодерне. Поскольку доминирующий художественный стиль эпохи есть свернутое отражение ее глубинных системных качеств, эпистемических характеристик, форм отношений и коммуникаций, то можно предположить, что и политика эпохи постмодерна также приобретает черты логики абсурда. Поэтому тот факт, например, что США в одной стране борется с террористами, а в другой их вся­чески поддерживает, говорит о распредмечивании политического на практике, его атомизации и утрате традиционных коммуника­тивных скреп и управляемости.В целом при знакомстве с пластом абсурдистской литературы начала прошлого века возникает ощущение ее крайней актуальности. Она более адекватна реальности XXI в., чем XX. Это наводит на мысль о возможности использования абсурдистской логики в исследовании социокультурных, политических и коммуникативных феноменов. В частности речь идет о допустимости включения в описательные схемы различных противоречащих друг другу концептов, а также о технологии распредмечивания, готовности «посмотреть на предмет голыми глазами»¹¹, умеренном рационализме, признающем не только сциентистский, но и антисциентистский подход, не только дискурс, но и нарратив, в качестве полноправных форматов представления научного знания и факторов его производства. Кстати, такой подход позволит наконец коммуникатологии найти свой предмет — комму­никацию, которая есть нечто одновременно разделяющее и соединя­ющее, немыслимое без участников коммуникации и одновременно мыслимое вне их. «Плюрализм аспектов изучения коммуникации обусловливает необходимость использования обобщающих познава­тельных стратегий и форм познания, т. е. научных теорий». А значит, существует «необходимость выработки и развития согласующихся профессиональных языков в изучении и реализации современных коммуникаций; интеграции коммуникативных наук с культурой как мегатекстом, знаково-символической системой социума.»¹².

Иными словами, перед теорией стоит задача выработать методо­логические ориентиры производства гуманитарного знания с учетом того, что форматы его представления в научно-образовательных практиках стремительно меняются, а эпистемы профессиональных сообществ все более отдаляются друг от друга как внутри отдельных сфер деятельности (например, сферы теории и практики PR раз­делены даже на уровне тезауруса), так и при междисциплинарном взаимодействии. Сегодня, нет надежды на то, что в науке может быть выработан единый язык даже на методологическом уровне. Одна­ко современные информационно-коммуникативные технологии все-таки предлагают некоторое решение, позволяющее совместить автономное и продуктивное существование локализованных эпи- стем с возможностью их взаимодействия на уровне понимания. Оно основывается на разработке третьей версии сети (WEB 3.0), а нам остается надеяться на эффективность подобного решения.

Примечания

¹               См.: ЛосевА.Ф. Зенон Элейский // Философская энциклопедия. М.: Советская энциклопедия, 1962. Т. 2. Цит. по: Ивин А.А. По законам логики. М.: Молодая гвардия, 1983.

²                См.: Флоренский П. Столп и утверждение Истины. М.: Правда, 1990. Репринт 1914 г.

³                См.: Постон Т., Стюарт И. Теория катастроф и ее приложения. М.: Мир, 1980.

⁴                 Илья Пригожин — бельгийский физико-химик, лауреат Нобелевской пре­мии — считается родоначальником синергетики. Основные идеи синергетики изложены в книге: Prigogine I., Stengers I. Order out of chaos: Man’s new dialogue with nature. L.: Heinemann, 1984. На русском языке: Пригожин И., Стенгерс И. Порядок из хаоса: Новый диалог человека с природой: Пер. с англ. / Общ. ред.

1. И.    Аршинова, Ю.Л. Климонтовича, Ю.В. Сачкова. М.: Прогресс, 1986.

⁵               Пригожин И. Философия нестабильности // Вопросы философии.1991. № 6. C. 46-57.

⁶                В линейной системе результат воздействия пропорционален силе воздействия.

⁷                См.: Калмыков А.А. Судьба политического в цивилизации модерна: экопси- хологический анализ // Вестник РГГУ. Серия «Политология. Социально­коммуникативные науки». 2011. № 1. С. 9-15

⁸               Достоевский Ф.М. Полное собрание сочинений: В 30 т. Т. 6: Преступление и наказание. Л.: Наука. 1973. С. 86.

⁹               Васнецов В.М. Письма. Дневники. Воспоминания. Суждения современников. М., 1987. С. 218.

¹⁰              Липавский Л. Разговоры // Введенский А. Всё. М.: ОГИ, 2010. С. 593.

¹¹              Из «Декларации ОБЭРИУ», опубликованной в 1928 г. в № 2 журнала «Афиши Дома печати».

¹²              Клягин С.В. Коммуникация: социальные горизонты слова // Современные коммуникативные науки. Социальные практики как совместность слова / Отв. ред. А.П. Логунов. М.: ЛЕНАРД, 2014. С. 13-29.