А.А.Калмыков
доклад на WEB-конференции«Цифровое кочевничество
как глобальный и сибирский тренд», «Connect-Universum»
Томский Государственный университет май 24-26, 2016
М. Маклюен заметитил, что на Земле практически побеждено и пространство и время: «мы расширили до вселенских масштабов свою центральную нервную систему и упразднили пространство и время, по крайней мере, в пределах нашей планеты.»[6, с. 5]. В этом, вероятно, смысл того, что можно понимать под цифровым номадизмом, совмещающим физическое перемещение по поверхности Земли с путешествием по миру Интернета.
Однако эпитет «цифровой», на мой взгляд, несколько сужает поставленную проблему, поскольку и вне Интернета современная цивилизация все больше приобретает свойства, всякий раз пересоздаваемых «степных» просторов бытия, как во временном, так и в пространственном смысле.
Время современности [4] является на самом деле медийно-маркетинговой конструкцией, которую определяют жизненные циклы производства, потребления и утилизации вещей. Подобная темпоральность основывается на различении вещей современных, и устаревших. Только потребление первых и избавление от вторых означает современность. Другое поведение свидетельствует об отсталости. Быть современным, пребывать в современности – значит осовременивать обновление товаров на рынке. Есть тут место и осовремениванию старого – винтажности. Причём уже здесь выделяется дорогая и дешёвая современности, снабжённые атрибутами элитарности и общедоступности соответственно, заменяющие собой качества сакральности и профанности. Во всех случаях для поддержания свойств современности широко используются информационно-коммуникативные технологии, задачу которых можно свести к брэндированию современностей разного ранга и связыванию материальной продукции со свойствами хронобрэндов .
Таким образом, мы живём уже в проданном времени, а личное время — время осмысления, время понимания себя исключается из концепта «современность».
Почти то же самое происходит с пространством. «Современные люди — urbannomads, «городские кочевники». За их внимание борются множественные визуальные каналы коммуникации — от экрана смартфона до многоэтажного здания. Что происходит с пространством, оказывающимся в распоряжении корпораций, и что такое глобальный массовый орнамент? Мы имеем дело не просто с суммой известных практик — архитектурных/семиотических, — но и с новым явлением, в рамках которого используются социальные медиа и даже сами по себе социальные процессы»[1]. Появление глобального орнамента означает, что реальность начинает восприниматься утилитарно, как некая полезная вещь. Отечественный исследователь истории орнамента задается вопросом «Чем же объяснить, что на вещи в определенный момент ее существования возникает орнамент? Быть может тем, что форма вещи в силу своей связи с материалом и необходимости выполнять определенную утилитарную функцию (которая осознавалась самим древним человеком, естественно, в том же мифологически-сакральном контексте) весьма консервативна. Она способна выразить лишь самые первичные, глобальные, основополагающие представления о бытии.»[2, с. 10] Получается, что факт орнаментации города, означает преодоление первичных смыслов его существования, и наполнение его чем-то другим, сформированным машиной медиа.
Характерный пример — реклама ЖК-телевизора со слоганом — «Добро пожаловать в новую реальность», и здесь это вовсе не фигура речи, а стратегия развития медиированной реальности.
Медиированная реальность создается традиционными средствами массовой информации, глобальными телекоммуникационными средствами и в целом суммой технологий работы с массовой аудиторией: политических, PR, рекламных, дизайном и др. Всё это вместе составляет глобальную систему массовых коммуникаций (СМК).
Наиболее существенны для обсуждаемой темы следующие системные свойства СМК [5]:
- Способность СМК генерировать фактичность общей событийности
СМК создало условия, при которых каждый представитель человечества насильственно оказался причастным ко всем событиям, независимо от того, где эти события происходят и имеют ли они к нему отношение.
В этом главная пружина информационной глобализации, которая, с одной стороны, обеспечивает расширение поля сознания и формирование чувства принадлежности к глобальным цивилизационным процессам, но, с другой, разрушает всякую частность. Причём виртуальные реальности общей событийности имеют более низкий онтологический статус, чем частная событийность. В итоге формируется норма сниженного эмоционального реагирования на плохое и хорошее, то есть эмоциональное отупение и нравственный ступор. Так под информационно-коммуникативным ударом оказывается личность человека, его эмоционально-волевая сфера.
- Направленность СМК на глобальную структуризацию событийности в слове и языке
Условием появления системы массовой коммуникации как целостности является наличие метаязыка, связывающего все языки, и не только естественные национальные языки, но и профессиональные сленги, языки программирования, языки символов, языки жестов, языки газетных заголовков и др. Такие попытки предпринимаются, в частности в проекте третьей версии сети, что предполагает алгоритмизацию процессов производства понятий и стандартизацию правил вывода. Если действительно мегамашину (СМК) научат работать с понятиями и делать выводы, то какое влияние это окажет на культуру? Ведь машина это будет делать явно примитивнее, но зато неизмеримо быстрее.
Интернет уже сегодня, как информационная система, позволяет структурировать знание относительно любого произвольного понятия или термина, то есть знание становится принципиально и во всём релятивистским, поскольку в качестве первоначала конструируемой системы понятий может быть использовано произвольное высказывание. Каждый пользователь приобретает способность словом заново пересоздавать вселенную, правда, только свою и только виртуальную. Бесконечная вариативность и произвольность этих вселенных напоминает новое вавилонское столпотворение. Возникает парадоксальная ситуация, когда развитие коммуникаций приводит к невозможности коммуникации, поскольку каждый индивид замыкается в своём искусственно созданном мире.
Современный русский философ Ф.И. Гиренок обозначил некоторый дословный период развития человеческой культуры, при котором слово ещё не являлось средством коммуникации, а играло роль камертона, настраивающего общество на гармонические вибрации сообщего смысла. Слово изначально не требовало шифрования и дешифрования, так как не являлось системой условных знаков и, следовательно, не требовало и перевода с одного языка на другой. Язык как самоопределяющаяся лингвистическая система ещё не существовал. Слово было фонетическим образом бытия, понятным без перевода всем тем, кто имел отношение к Бытию. Быть Человеком (слав. Словеком) означало просто Быть, то есть общаться не только с людьми, но и со всеми другими тварями, имеющими дар жизни.
Изобретение алфавита и письменности способствовало превращению слова в код и, соответственно, разделению единого человечества на языки. Вавилонское столпотворение как раз и свидетельствует о перерождении слова и о следствии перерождения слова – разделении языков. Примечательно, что образ Вавилонского столпа всё чаще появляется на страницах популярных изданий в связи с глобализаций и глобальными коммуникациями, как будто, несмотря на декларируемый всеобщий плюрализм, абсолютную толерантность и политкорректность, человечество ждёт новое разделение, множественность иерархий постсловности посткоммуникативной цивилизации.
- СМК способно производить собственные события
Если М. Маклюэн придавал медиа функции глобального медиума, то медиа в формате СМК уже больше чем медиум. Это Демиург. Здесь существенное отличие СМК от СМИ. Суть его в том, что структура информации, а не сама информация является условием коммуникации, следовательно, событие – это порождение новых коммуникаций. Происшедшее в предэкранном мире имеет значение только в том случае, если оно порождает или способно породить новые коммуникации. Причём только те из них, которые могут вызвать структурные изменения в самой системе. Так, например, «раскрутка» есть не что иное, как создание новой коммуникативной структуры, центрированной тем, что раскручивается, например, брендом. Тот факт, что подчас, как в примере с брендом, новая коммуникативная структура центрируется симулякром, заставляет переносить уже на неё свойства знака без значения – пустого знака.
Наиболее ощутимым в СМК является возникновение коммуникаций нового типа, то есть симулятивных коммуникаций. Действительность уже не отражается СМК, а управляется ею. В этом смысл понятий медиированной реальности и конструкционизма.
- СМК устанавливает новые критерии достоверности, верифицируемости и способы интерпретации события через референцию структуры информации
Качество информации о событии становится зависимым не от её новизны, полноты, логичности, ясности и других привычных критериев, а от того, в какой степени эта информация способна центрировать собой порождённую ею коммуникативную структуру, что в свою очередь зависит от того, насколько форма её представления соответствует сложившимся на данный момент нормам. Известная оппозиция «содержание — форма» в СМК приведена к конструктам: «формат-контент» и «дизайн-контент», в которых снято исходное категориальное противопоставление.
Факт установления коммуникации для передачи контента – уже контент. Отсюда и появляется новый критерий достоверности – более достоверно то, что по своей структуре более соответствует СМК в целом и выработанным внутри неё форматам. Например, так называемый плоский текст, то есть сообщение, не связанное гиперссылками с другими текстами, априори менее достоверно, чем текст, отсылающий к другим текстам. Это значит, что смысл сообщения более содержится в формате или дизайне, чем в контенте.
Современная практика массмедиа породила такое понятие, как неформат. Так говорят про сюжет или статью, которые по каким- то причинам не подходят изданию или передаче, подчёркивая тем самым закреплённое за медиа право фильтрации фактичности по форме. Говорят также о вливании контента в формат, и если это удаётся сделать, то соответствующий материал попадает в эфир или выходит в свет. Процесс подгонки содержания под форму, а не выбор формы для содержания, является главным элементом технологии современных СМИ.
Из приведенных свойств СМК следует, что медиированная реальность (реальность плотно заполненная медиа) ставит перед человеком задачу адаптации к себе, что подразумевает изменение форм мышления, сознания, эмоциональной сферы, воли и, конечно, отношения к самой реальности, так как она сводится к интегралу не нашего личного осмысления происходящих событий, а их интерпретаций, предлагаемых множественными информационно-коммуникативными практиками (бытийными планами). Именно об этом работа Делеза и Гватари «Тысяча плато»[3], в которой вводится понятие «номадология».
Следует отметить, что между посюсторонним и потусторонним (заэкранным) мирами существует прямое взаимодействие. Путешествие по интернетовским окнам и уровням непосредственно отражается в повседневности, и наоборот, модусы человеческого социального поведения моделируются компьютерными программами. Концепт номадологии, равно как гипертекста возник до момента рождения глобальной паутины. Так что интернет это не только технологическое изобретение, а цивилизационное.
В целом речь идёт о проблеме экологии СМК, то есть о связи качества коммуникативной среды и качества жизни. В частности актуализируется проблема психологических загрязнений и защиты от токсичной информации. Всё это можно обозначить как фактор медиа, представляющий сегодня совокупность «плато» на которых разыгрываются уже не языковые, а дискурсивные игры. Причем, эти «плато» имеют весьма сложную топологию проанализированную в вышеупомянутой работе. Это не оставляет номаду шансов удерживаться в рамках какого-то определенного дискурса. Он вынужден перепрыгивать: из научного дискурса в рекламный, из рекламного в дискурс власти, из дискурса власти в дискурс культуры.
По представлениям Ю. Хабермаса, стремясь к пониманию реальности, индивид прилагает интерпретационные усилия, выявляя смыслы сообщений. Совокупность смыслов составляет «жизненный мир». Это означает, что социальные процессы (процессы интеграции, социализации, институциализации) протекают в проинтерпретированной культурно-коммуникативной сфере. При этом под «коммуникативным действием» понимается механизм сохранения или обновления консенсуса как основного фактора солидарности и стабильности общества.
Хабермасовская интерпретационная модель сводит культуру к некому банку интерпретаций, процесс упорядоченности которого подчиняется общему вектору – достижению всеобщего консенсуса. Индивид получает готовые образцы интерпретаций и способов интерпретаций, и по мере их потребления становится человеком культуры – личностью. Уже здесь обращает на себя внимание то, что правила интерпретации оказываются вне личности, от которой требуется лишь волевое усилие к обретению консенсуса, то есть единообразного понимания реальности. Отметим, что подобное понимание вполне соответствует эпохе модерна, но в постмодерне наблюдается прямо противоположный процесс – атомизация и фрагментация интерпретационных усилий, которая, впрочем, не умаляет диктата усиливающегося «коммуникативного действия».
Новейшие информационно-коммуникативные технологии рассказывают нам о реальности, не оставляя возможности осваивать её непосредственно. Речь идёт о том, что Мишель Фуко называл тотализирующим дискурсом. Реальность конструируется, проектируется, сценируется. Американский медиолог Д. Рашкофф предупреждает даже о теоретической возможности контроля инфосреды над человечеством и о перспективе возникновения патогенных медиавирусов, искажающих социальную реальность. То есть допускается возможность конструирования реальности людей уже не людьми, а машиной.
Представители Франкфуртской школы утверждали, что организованность современного общества реализуется на основании манипуляции потребностями и, как следствие, индустриализации культуры. Культурные объекты становятся товаром, разработанным для получения прибыли, а сама культура, как следствие, с целью максимизации прибыли подвергается стандартизации, массовизации, стереотипизации. Это приводит к деформациям представлений о реальности. Опыт, опосредованный медиа, нарушает процессы социализации в обществе, а значит, является угрозой его воспроизводства.
В социопсихологическом плане подобное конструкционистское отношение к реальности приобрело название социального конструкционизма. Автором термина считается К. Джерджен. Суть этого направления можно обозначить, как постулирование коммуникативной природы знания, рассмотрение знания как побочного продукта не индивидуальных сознаний, а коммунальных отношений. Знание при таком подходе лишается и эмпирических и внеэмпирических содержаний. Становится предметом конструирования информационно-коммуникативными практиками, которые начинают претендовать на место, ранее занимаемое социальными институтами науки и образования. Релятивистская природа медиа активно противостоит нормативной природе образования и науки. Представление о реальности, формируемое в рамках этого подхода, с необходимостью предполагает включение фактора конструируемости, без которого, реальность просто не может быть осмыслена.
Медиированная реальность – продукт общества потребления, конструкция которого такова, что в нём имеет значение только уровень потребления. Им определяется социальный статус индивидуумов и стратов. Однако, похоже, что общество потребления заканчивается, и ему на смену приходит другое общество – я называю его юзер-общество, или общество пользователей. Юзер здесь это и есть тот самый цифровой (и не только цифровой) номад, кочующий по гипертексту степной реальности.
Юзер рассматривает любой объект, не как предмет потребления, а как инструмент или орудие. Принципиальная недоделанность (версиальность), например, второй версии сети (веб2.0) провоцирует на участие в её модификации, подстраиванию под индивидуальные или коллективные нужды. Поэтому всё, что затем обозначилось модным цифровым индикатором «два точка ноль»(экономика 2.0, журналистика 2.0, наука 2.0 и т.д.), фактически рассматривается как некий полуфабрикат-конструктор.
Стало быть, в юзер-обществе тоталитарный дискурс и плотность внешнего медиаконструирования отодвигаются на второй план, поскольку акторами конструирования реальности становятся сами пользователи. Мы имеем дело с реальностью, отличительной особенностью которой является гипертекстуальность, то есть с гипертекстовой реальностью.
Из особенностей пребывания в гипертекстовой реальности уже сегодня можно зафиксировать следующее:
1) формирование новых форматов идентичности и самости, то есть нового антропологического типа;
2) необходимость развития гипертекстового мышления;
3) формирование новых типов и видов социальности, порождаемых Сетью;
4) примитивизация и инфантилизация современного взрослого человека;
5) слияние (неразличимость) реальностей на личностном психологическом уровне. Нерефлексируемость виртуальных переходов.
Из этих позиций понятно, что мы вновь проходим через глубокий цивилизационный разлом, заключающийся, как это ни странно звучит, в возвращении к своим предыдущим естественным состояниям.
Действительно, мышление человека можно рассматривать как эйдетический ансамбль логических связей, что напоминает именно гипертекстовую конструкцию. Напротив, рациональное знание привело к тому, что самообраз человека стал линейной или плоской конструкцией – проекцией личности на плоскость социальной реальности. Цивилизация упростила и мир внутренний и мир внешний, оставив многомерность естественного самоощущения маргиналам и гениям. Однако интернет как техническое воплощение гипертекста вновь открыл исходную внутреннюю сложность, при том, что культурные нормы восприятия гипертекста остались где-то в раннем Средневековье.
Эпоха постмодерна изменила привычный линейный мономир, в котором человечество существовало всю свою историю. Реальность предстала в форме сложной конструкции, изменной в каждой точке пространства – времени. Мегамашина цивилизации постмодерна непостижима с позиции предыдущих цивилизационных состояний и выработанных ими рациональных инструментов
Гипертекстуальность современной культуры трансформирует поля медиа, погружая в сложный полицентричный дискурс, в котором становится проблематичным какое-либо доминирование. Кроме того, способ организации текста в сети Интернет, например, соответствует основным идеям номадологии. Обитатель сети сращен с пространством, пространство сети постоянно видоизменяется в зависимости от его действий. В степном интернете происходит срастание сознания, восприятия, коммуникации и средств коммуникации. В результате связь означаемого и означающего перестаёт быть устойчивой, однозначность означаемого преодолевается избыточностью означающих. Вот почему гипертекст в отличие от линейного текста нельзя рассматривать как знаковую конструкцию.
Получается, что гипертекст не является расширением модернистского печатного текста – он его противоположность. Это позволяет говорить о формировании культуры гипертекста, в которую субкультура текста включается только через переосмысление текстуальности.
По нашему определению, «Гипертекст — это целостный текст, содержащий смыслы, раскрывающиеся при прочтении через произвольную актуализацию связей с другими текстами и с текстом социокультурной реальности в целом». Гипертексту свойственна дисперсность структуры, то есть фреймовая организация, подразумевающая множественность входов-выходов и нелинейность – вариативность траекторий движения и скачкообразные переходы. Это делает гипертекст «нечитаемым текстом». Соответственно, культура гипертекста формирует какие-то другие новые способы чтения. Возможно, феномен клипового сознания именно с этим и связан. Гипертекст использует все доступные современные способы оформления смысла, а само его существование расширяет представление о тексте как о наборе всего того, что может служить средством коммуникации.
Гипертекст коммуникативен, а не информативен.
Гипертекст не фотография реальности, а её голографическое изображение. Как и голографическая пластинка, каждый участок поверхности которой отображает запечатлённый объект целиком, так и каждый фрагмент гипертекста отображает весь гипертекст, только с меньшей чёткостью.
Гипертекст не имеет автора, точнее – соавторами его являются все те, кто вступает с ним в коммуникацию. Значит ли это, что само понятие авторства (синонимичное понятию начальствования) должно быть вытеснено из культуры? Или достаточно будет привыкнуть к тому, что в каких-то культурных подпространствах автор сохранится, а в каких-то исчезнет, равно как многие другие ключевые понятия, без которых нам не представляется сегодня возможность интеллектуального существования? Ответить на эти вопросы сегодня однозначно нельзя, но можно зафиксировать тенденцию. Суть её в многообразии не только умножающихся сущностей, но и систем и типов их взаимодействия и агрегирования.
Итак, с одной стороны, имеет место захват медиатехнологиями жизненного мира, а с другой – медиа видоизменяются таким образом, что их диктатура становится всё менее возможной. Проблематичным остаётся то, что увеличение числа степеней свободы, предоставляемых современного человеку, вовсе не означает, что ему предоставляется реальная свобода, – они лишь увеличивают неопределённость местоположения. Далеко не все люди оказываются способны к уверенной ориентации в этой реальности, и тем более ее автономному производству, предпочитая пребывать в простом, заранее проинтерпретированном мире. Они принимают свободу в формате медиапродукта и медиаконструкции, хотя об этом и не рискуют догадываться.
Налицо новый вид неравенства – когнитивный разрыв, который вместе с цифровым разрывом (неравенство в возможностях доступа к информационным ресурсам) всё в большей степени определяет образ цивилизации. Несмотря на международные усилия по их преодолению, маловероятно, что они увенчаются успехом. Скорее всего, наоборот, вскоре обозначатся и другие непреодолимые водоразделы. Таким образом, многообразие картины мира меньшинства осуществляется за счёт примитивизации большинства.
Кроме того, имеет место несоответствие темпов глобальной системной перестройки информационно-коммуникативной сферы общественной деятельности и скорости адаптации к этому социума. Отсюда возможно появление и углубление неравенства уже информационно-коммуникативного плана. Для части общества многообразие и многоцветие медиа создаёт новые возможности личностного развития, а у другой, большей части вызывает шоковое состояние, которое приводит их действительно в ментальную зависимость от медиа.
В целом же – вопрос стоит так: либо человечество действительно движется к модели, описанной в известном фильме «Матрица», в которой проблематичным будет сам факт личного существования (постчеловеческий мир), либо оно найдёт в себе интеллектуальные и духовные силы очеловечить совокупный цивилизационный продукт – СМК.
По нашему мнению, для преодоления реализации негативного сценария понадобится следующее: 1) поиск новой антропологической парадигмы; 2) приведение способов упаковки знания и работы с ним в науке, и особенно в образовании, к форматам гипертекста; 3) освоение сетевой социальности; 4) обретение опыта (аретеи) существования в полионтичном универсуме и адаптации к нему.
Иначе мы вместе со всем человечеством постепенно будем впадать в старческое слабоумие, отдавая машине всё больше и больше своих интеллектуальных функций.
Литература
- Brand-driven city building and the virtualizing of space [Research in planning and urban design]. Routledge.
- Буткевич Л.М. История орнамента : учеб. пособие для студ. высш. пед. учеб. заведений, обучающихся по спец. «Изобразительное искусство» / Л.М. Буткевич. — М. : Гуманитар. изд. центр ВЛАДОС, 2008. — 267 с., 8 с. ил. : ил. — (Изобразительное искусство).
- Делёз Ж., Гватари Ф. Капитализм и шизофрения. Тысяча плато. М., 2010.
- Калмыков А.А. Маркировка современности в системе массовых коммуникаций и рынок будущего. // Relga No6 [108] 02.05.2005.
- Калмыков А.А. Антроподицея в медиированной и гипертекстовой реальности / Сборник материалов XVI конференции «Наука, Философия, Религия»: Человек перед вызовом новейших информационных и коммуникативных технологий (г. Дубна, 21-22 октября 2013 г.). – М.: Фонд Андрея Первозванного, 2014. -504 с. С- 87-111.
- Маклюэн М. Понимание Медиа: внешнее расширение человека. М., 2003.
